Слушая его, Руперт и его жена охали и ахали, округляя глаза: Россия казалась им континентом сплошь из снега и льда где-то около Северного полюса. Но долго говорить о тяжелой судьбе далекой России не хотелось — окружающая роскошь совершенно не вязалась с морозами, медведями и кровавыми разборками, поэтому разговор вновь соскользнул на Сингапур и близкую Индонезию.
Особенно интересно Нике было послушать про загадочный остров Бинтан, куда обещал отвезти ее Эдуард, как только закончит дела в Сингапуре.
Глава 30
Бинтан встретил их буйством изумрудной зелени, широко расплескавшейся по склонам холмов, выступавших из искрящихся на солнце вод Малаккского залива.
Вместе со всеми они сошли с парома на небольшую деревянную пристань. Их встретили улыбчивые сотрудники местных гостиниц на маленьких электрокарах — зеленых, под цвет листвы.
На одном из каров Эдуард разглядел название гостиницы, где был заказан номер, и через несколько минут проворная машинка уже шустро пробиралась по неширокой дороге, проложенной сквозь тропические заросли.
Ника пребывала в состоянии транса. Столь разные события последнего месяца, смена городов, географических поясов и полушарий — все это с трудом укладывалось в голове.
Эдуард же, напротив, чувствовал себя в своей тарелке, словно всю свою жизнь прожил здесь.
— Вот, смотри, это он, Сингапур — те небоскребы на горизонте. — Он показал рукой на очертания небоскребов, проступавшие в утреннем мареве: день был жарким.
Водитель электрокара проследил глазами за жестом Эдуарда.
— Yes, yes, this is Singapore! — радостно зачастил он на местном варианте английского. И не без удовольствия добавил: — Когда случится землетрясение, отсюда хорошо будет видно, как Сингапур рухнет в море.
— Ого! — Эдуард наклонился к Нике. — Завидуют, суки.
И Ника, несмотря на транс, рассмеялась.
Их поселили в утопающем в зелени бунгало с огромным джакузи на деревянной террасе, которая нависала над непролазной чащей из кустов, хвощей, лиан и манговых деревьев, спускающихся по склону к спокойному заливу. Над водой, словно горбы верблюдов, выступали поросшие кустарниками острова и огромные каменные валуны, издали напоминающие панцири гигантских морских черепах. Ника почувствовала, что ее не держат ноги: она одновременно хотела и спать, и плавать, и, просто вытянувшись на шезлонге, впитывать в себя эту неземную красоту, которую она раньше видела лишь в календарях и на открытках. «Боже мой, неужели это стало частью моей жизни?» — думала она.
Из недоверчивого созерцания ее вывел бодрый голос неутомимого спутника:
— Слушай, Ник, я знаю, что тебе сейчас нужно. Тебе нужен тайский массаж!
— Тайский? — удивилась девушка.
— Да, пойдем! Его здесь отлично делают. Так все промнут, что вторую жизнь обретешь: спинку, ручки, ножки, пальчики. Идем же!
В павильоне с загадочным названием SPA за спинами встретивших их девушек-таек Ника опять увидела море, плещущееся в распахнутых настежь окнах. Недалеко от берега в воде поблескивали скругленные спинки неведомых животных.
— Это кто? — было ее первым вопросом.
К ней вдруг пришло странное ощущение, что она это уже где-то видела. «Дежавю» — выплыло из подсознания неуютное слово.
— Это дельфины, — белозубо улыбнулась крохотная массажистка. — Они играют в воде, и те, кто их увидел, будут счастливы. Это к счастью.
Обрадованная обещанием счастья, Ника с удовольствием растянулась на благоухающих простынях. Ритуал массажа под мяукающие звуки индонезийских струнных инструментов и впрямь был животворным. Собираясь уходить, обновленная Ника увидела в окно ту же картину: нет, это были не дельфины, а выступающие из воды гладкие камни, но они блестели, словно мокрые спины дельфинов. «Дежавю-ю…» — опять промелькнуло в голове.
А потом было погружение в бурно булькающее джакузи. Чувство нереальности вновь охватило ее, когда по высокой изгороди, отделявшей бунгало от леса, к ней бесстрашно направилось удивительное животное, похожее одновременно и на лисицу, и на кошку, но гораздо крупнее и с почти человеческими пальцами на лапах; оно смотрело на нее большими внимательными глазами.
— Ой, мамочки, кто это? — закричала она.
— Не бойся, это виверра, зверек их местный, они почти ручные — людей не боятся, — успокоил ее Эдуард, возникший на террасе с двумя стаканами мангового сока в руках…
После джакузи Ника завернулась в веющую чистотой и свежестью огромную простыню. Она казалась самой себе восточной принцессой. Сделала маленький глоток мангового сока и откинулась на низком плетеном шезлонге. Желтоватая мякоть в стакане одновременно пахла и плодом, и цветком. Здесь было царство запахов. Их источали цветы, кора деревьев, фрукты, почва, море, создавая густую плотность ароматов, вовлекая в чувственный и волнующий мир.
Плененная этим невидимым, но осязаемым миром, девушка прикрыла глаза и с благодарностью подумала о том, кто подарил ей эту нежданную радость…
В сладкой полудреме она почувствовала руки, опустившиеся на ее обнаженные плечи. Сон тут же скрылся в зарослях манговых деревьев. Ника спиной ощутила горячую волну воздуха, идущую от разогретого солнцем мужского тела. Она боялась пошевелиться от охвативших ее незнакомых ощущений. В животе будто заворочались два морских валуна, толкаясь и волнуясь. Теплые, сильные ладони продолжали скольжение по плечам, груди и, натолкнувшись на вишенки сосков, задержались, словно решая… Поразившись своей смелости, девушка сжала мужские запястья и слегка потянула их вниз, туда, к увеличившимся в объеме валунам…
А после был ужин с необычной рыбой в кисло-сладком соусе, и крошечные яркие зонтики весело торчали из разноцветных коктейлей, от которых у Ники приятно поплыла голова.
— Правда, кайф? — все спрашивал ее Эдуард. — Кайфуй, кайфуй. Чтобы жить в Москве, силы нужны.
Если бы он знал, сколько этих жизненных сил совсем скоро понадобится и Нике, и ему самому! И вовсе не в Москве, а в такой, казалось бы, спокойной Западной Европе.
Он не мог знать, что по их следу с неутомимостью робота уже идет профессиональный киллер. По кличке Прибалт.
Глава 31
На стыке двух десятилетий в «профессиональные» киллеры один за другим ринулись сотни молодых и самонадеянных. Они вступали на эту стезю с полудетским восторгом и бесшабашностью, не сильно заботясь ни о навыках, ни о последствиях. В отличие от коллег новой формации, Прибалт был человеком опытным. О его существовании знал лишь узкий круг людей в советских спецслужбах, которые начали пользоваться услугами бывшего биатлониста и аса спецназа еще во времена застоя. Ни семьи, ни детей у него не было. Глядя на перекатывающиеся морские волны — а он любил море, ведь родился на самом его берегу, под Неренгой, на Куршской косе, — Прибалт перебирал в памяти свои пусть немногочисленные, но почти всегда успешные операции. Лишь два срыва до сих пор, по прошествии многих лет, вызывали в нем глухую ярость. Нет, это не была ярость к жертвам, которым удалось уйти живыми. К жертвам он не испытывал никаких чувств, и сам акт убийства не доставлял ему удовольствия. Это было острое недовольство самим собой: если что-то пошло не так и задание не выполнено, значит, это он недоработал, проявил неграмотность, просмотрел или неверно просчитал. Прибалт был перфекционистом.
