– Значит, все-таки он.
– Не гадай, ты его не знаешь. И закроем эту тему.
– Я только один вопрос задам. У тебя с ним далеко зашло?
– У меня с ним серьезно. Поверь мне. И давно.
– Дело плохо.
– Что это значит? Ты ревнуешь?
– Это значит, беги от него, пока не поздно. Как можно дальше беги.
Маша закончила со счетом и стала протирать стекла витрин.
– Это почему? – я старалась говорить на тон ниже.
– Несерьезно он с тобой.
– Ты просто ревнуешь, Мишка.
– Не в этом дело. Поиграет, попользуется и бросит.
– Точно ревнуешь.
– Просто знаю я кое-что про него. Тебя расстраивать не хотел.
Мы бросили взгляд на Машу. Та была занята и к нашему разговору не прислушивалась.
– Давай выйдем, – Мишка как-то резко посерьезнел и выглядел озабоченным.
Я помедлила. Что я хочу услышать? Или не хочу?
Мы сели в его машину.
– Я не знаю, как ты оказалась в его руках, хотя дело это нехитрое, но послушай моего совета: беги от него.
– Ты уже говорил это. Рассказывай, что тебе известно. И если ты будешь врать ради своих интересов, это будет на твоей совести.
– Тут не до моих интересов. В общем, так… У меня есть знакомые сестры-близнецы. С одной из них я когда-то дружил. Несерьезно, так, по-пионерски. Сейчас просто общаемся. Семья у них небогатая. Обе не замужем, хотя девчонки модельной внешности. Одна копается, ищет побогаче, другая родила ребенка от женатого человека. Они лет сто в очереди на квартиру стояли. Потом мать получила инсульт, ушла с завода. Очередь как-то сразу двигаться перестала.
Чем дольше было предисловие, тем сильнее меня терзали предчувствия.
– Так вот, недавно у них появилась новая квартира. А знаешь, кто помог им очередь подвинуть далеко вперед и за какие заслуги?
– Догадываюсь и серьезного криминала не вижу, – не выдержала я, предполагая в худшем случае взятку.
– Тогда, может быть, остановимся на этом месте, если не хочешь услышать жуткие вещи? Честно говоря, самому противно рассказывать о таком. Тем более раскрывать чужие тайны. Просто тебя жаль. Ты наивная, сущий ребенок.
– Нет уж. Завершай начатое. Потерплю как-нибудь.
– В общем, она сама к НЕМУ пошла. Ее этому научили. Пошла, когда положение сестры поставило всех перед фактом: скоро придется ютиться в одной комнате вчетвером. А женатик к тому времени благополучно уплыл. Твой небожитель увидел красивую девочку, сразу согласился помочь, только за это захотел, сама понимаешь, что.
– Что?
Мишка усмехнулся.
– То же, что и от тебя хочет. Еще и условие поставил. Сестры должны быть обе.
– Ну, это уж совсем бред.
– Не хочешь, не верь. Моя знакомая связываться не стала. Так тот ее одолел. И днем и ночью названивал, уточнял, какая планировка больше подойдет, какой этаж больше понравится. Искушал, сволочь. Она поддалась, стала сестру уговаривать. Та в истерику. И без того вся в страданиях ходила. А знаешь, что твой дядя ответил, когда узнал, что вторая беременна? Жестко настоял, или обе или квартиры не будет никогда. И что волноваться незачем, у него в таком деле опыт большой. Прикинь.
Мое сердце билось как колокол, на лбу выступила испарина. Я была, наверное, белая как мел.
Собеседник дружески обнял меня.
– Не переживай. Хочешь вина?
– Да…
Я еще не поставила на прикол машину, и спиртное никак не приветствовалось. Но мне было все равно. Мишка потянулся в бардачок, нарочно прильнув плечом к моим ногам, и почувствовал, как у меня дрожат колени. Я беззвучно падала в пропасть. Парень посмотрел на меня жалостливо, снова обнял, поднес наполненный стаканчик.
– Пей. И не переживай ради бога. Никто не умер. Ты жива, здорова, твой сын тоже. Это не твоя трагедия, что какой-то князек за годы красивой жизни обалдел от вседозволенности.
Я вглядывалась в сандаловую жидкость. Она полоскалась в моих холодных пальцах, как полоскалось мое сознание.
Вздрогнула от звонка. Звонил Монстр.
– Але, Наташа, ты можешь помочь? Ты меня слышишь? Что с тобой? Ты почему молчишь? Мне совсем плохо, совсем плохо.
– Я сейчас приеду, – опомнившись, соглашаюсь.
Не глядя, отдаю стаканчик Мишке. Он с осуждением и жалостью смотрит мне вслед. Я уже мчусь и почти не глядя на дорогу набираю номер сына.
– Родной, я буду поздно. Погуляй недолго, потом найди что-нибудь в холодильнике и разогрей.
Что за бред нес Мишка! Конечно, раздутые слухи. Конечно. Слишком важная персона, врагов не может не быть!
Котел работал исправно. Но нам казалось, что в комнате донимающий холод. Я сижу у его ног в расстегнутом пальто, растерянная и почему-то совсем без сил. Он в пятый раз заводит одну и ту же мелодию.
– Вот так он ехал к своей смерти…
Осушает очередной стакан коньяка.
– Это страшно. Страшно. Почему с моей дочерью?.. Почему со мной?..
Я безучастна, плохо вникаю в действительность.
Последние звуки обреченно затихают.
– И все…– дрожа, заключает мужчина. И начинает рыдать.
Я вздрогнула, очнулась. Сердце снова застонало от любви, целиком поглощенное миром только этого человека, настолько отстраненное от всего остального, что оказалось глухо к надвигающейся трагедии. А она уже медленно подползала и к моей жизни.
Совсем рядом, на соседней улице, четверо подростков уютно устроились на чердаке многоэтажного дома. Это был их уголок, где они прятали свои ценные секретные вещи. Сегодня Илье можно было задержаться дольше десяти вечера: никто не ждал, не беспокоился и потому не узнает о его отсутствии. К тому же вечер был интересным. Илья нашел у отца настоящий патрон, кобуру от табельного оружия, а еще газовый пистолет. Он знал о его существовании, но отыскал только сегодня. Ребята хватали с жадностью оружие, гладили его корпус, сравнивали с настоящим. Завтра Илья незаметно все вернет на место, отец не догадается.
Мальчишки засиделись допоздна, не услышав, как дворник закрыл чердак на замок. Пришлось выбираться на крышу: там рядом другая крыша, всего в двух метрах. Если разбежаться, запросто можно перепрыгнуть.
Вряд ли кому-то из прохожих была различима стайка подростков, блуждающих между звездами на крыше девятиэтажного дома.
Илья прыгал последний. Ему хорошенько надо было закрепить пистолет в кобуре. Было холодно, с неба кружась опускалась какая-то колкая зыбь. Ребята мерзли на соседней крыше и подгоняли мальчишку. Илья стал разбегаться и понял: кобура так велика, что все равно болтается. Он схватился за ношу, боясь ее выронить, тем самым на долю секунды уменьшив силу инерции. И тут же с ужасом осознал, что его ошибка сделает прыжок коротким. Остановиться было уже никак нельзя, и Илья изо всех сил сделал последний рывок. Ноги почти достигли поверхности, но наледь на крыше сделала свое скользкое дело: мальчишка сорвался. Душа его разлетелась на осколки.
