Однажды я принеслась домой, отреагировав на беспокойный голос няни. Няня металась под каштаном, бранясь и плача одновременно, а Нимфа виновато выглядывала из-за веток, крохотная от высоты. Для меня это был первый и самый сильный материнский стресс. Еще дважды останавливалось мое сердце: когда я впервые увидела ее на крыше нашего дома и еще в тот роковой февральский вечер…
Девочку приходилось строжайше контролировать, оберегая от влечения к высоте. На этом настаивали все: серьезная мадам в парике из органов опеки, инспектор по делам несовершеннолетних и даже пожарная служба. Один маленький ребенок привел в движение все органы защиты. Никакие няни не задерживались, да и гарантии не давали ни на подконтрольную усидчивость девочки, ни на мое спокойствие вне дома. Проще было не тяготевшую к земле Нимфу каждый раз брать с собой. Однако меня одолевали сомнения по поводу чрезмерной строгости. Дело в том, что необычный ребенок превосходно держался на любых высоких точках, как натренированный пловец далеко от берега. Я знала, что девочка не сорвется. Я привыкла это знать. И если сейчас запретить ей “набирать высоту”, потеря или ослабление навыков могут однажды сыграть против нее. Необходимо что-то придумать, например, найти ей другое увлечение. Может быть, спорт? Да и самое время.
Помню, как ее всегда мучил вопрос, почему других не влечет и не очаровывает высота, и как же можно не хотеть научиться летать, если наверху столько пространства и свободы!
И помню лифт, зеркальный, щедро широкий, ослепляющий стеклянным великолепием. Такие были в больших торговых центрах, возведенных в конце первого десятилетия нового века. Мы прогуливались втроем вокруг фонтана, поднимались по мраморным лестницам, устремлялись ведомые (знамо, кем) к витринам, манящим роскошными куклами, цветными коробками с игрушками и плюшевыми диснеевскими персонажами. С верхних этажей любовались на наряженную сверкающую ель. По очереди несли большую коробку с куклой, не устоявшие перед капризами девочки, не устоявшей перед длинноресницым американским соблазном. Илья остался побродить по спортивным отделам, а мы спустились к елке. Весь день мы не пользовались лифтом, чтобы не терять время в очереди желающих, и это сыграло с нами злую (а может быть, удивительную) шутку. Детский праздник начинался, и девочка устремилась в хоровод. Она кружилась, топала ножками, хлопала в ладоши, и ее светлые локоны (плод моего утреннего труда) танцевали вместе с ней. По окончанию танца раскрасневшаяся малышка бросилась ко мне в объятия, довольная подарком деда мороза. А потом я привела ее к лифту и показала наверх. За стеклом лифта, приветливо помахивая нам рукой, парил Илья.
Отчетливо, вновь пропуская сквозь сердце, помню ее испуганные распахнутые глаза, и в то же время полные любви к близкому человеку. Она вдруг вся затряслась, вкинула ручки над головой, словно заслоняясь от невидимого врага, и впилась взглядом в летящую сверху машину. Я только потом поняла, что ее так испугало. Девочка никогда не видела летающих комнат. Она приняла техническое явление за надвигающуюся катастрофу, угрожающую ее брату, и восстала против беды. Сила ее желания и владение какой-то тайной высоты уменьшили скорость машины в несколько раз. И лифт остановился. Прямо посередине стеклянной шахты. Он висел над ее вскинутыми ладошками и обезумевшим от страха личиком. Шок и внезапная тишина будто отсекли время. Все заворожено уставились на издающий мистический скрип замеревший лифт.
Я опустилась перед ней и осторожно обняла. Пока свидетели чуда выходили из шока, людей освобождали из кабины. Помню, как, придя в себя, девочка заплакала, и дед Мороз подарил ей большую куклу. А ель продолжала сыпать огнями, словно аккомпанировала случившемуся чуду…
Глава 25
Через две недели у меня произошла задержка. Ради смеха я купила тест. И опешила … результат положительный. Я снова кинулась в аптеку и купила два разных теста. Я вглядывалась в белый экранчик с замиранием сердца. Появилась только одна полоска, что означало – я не беременна. Я поймала себя на внезапном разочаровании и закусила губу. И тут четко выступила вторая полоска. Я сумасшедшая или нет? Как можно радоваться ребенку в такой ситуации, как у меня? В старину говорили: ни девка, ни мужняя жена. Но ведь несомненно произошло чудо! Надо же было случиться такому! А ведь зачатие произошло девятого числа! (Вы помните? Я помню.)
– Привет! Проходи. Давай-ка за стол. Сейчас кормить буду, – Монстр радостно суетился вокруг меня. Он еще не знал нашу тайну, которой я про себя улыбалась. Ах, как он будет поражен сюрпризом и сойдет от радости с ума! Я с мечтательным видом уселась на просторной кухне, наблюдая за стараниями знакомого до первенства в памяти и такого родного мужчины.
– А вы не боитесь приводить меня сюда? – просто так спросила я. – Соседи могут увидеть, и не позволительно для статуса.
– Пусть знают все. Это моя квартира, и я приглашаю сюда не кого-нибудь, а любимую женщину.
Я жмурюсь от счастья.
Он бросает поварешку, подхватывает меня на руки и несет в комнату.
– Не могу больше ждать, соскучился!
Лежа на его плече, я отвлеченно ловила взглядом темные контуры предметов. И вдруг все четче оформились очертания новой мебели. Раньше ее здесь не было. Мои губы невольно задрожали. Я тихонько сползла с постели и ушла в ванную. Когда Монстр открыл дверь, застал меня в слезах. Он растерялся, а я, пряча покрасневшие глаза, начала собираться домой.
– Наташенька, что случилось? Что с тобой? Не уходи.
– Я не хочу вам больше мешать. У вас все хорошо, обставляетесь, обживаетесь, и ваши слова не соответствуют истине. Зачем вы так делаете? Всю жизнь лгать невозможно!
– Я тебе клянусь! Слово даю! Мебель покупала она. Целенаправленно, мне назло, чтобы крепе обосноваться в моей квартире. От нее муж стал откупаться немалыми деньгами. Она четко идет к цели выселить меня. Я не знаю, как буду объясняться с родными, но и с ней жить больше не могу. Видеть ее тошно! Я думаю только о тебе!
– Андрей Константинович, вы бы слышали себя! Во-первых, если вам с ней некомфортно до тошноты, да и она думает, как избавиться от вас, то отчего бы вам не уйти самому? Получается картина, на которой бездарным художником изображено, как она вас выселяет, а вы упираетесь. Зачем вы добровольно мучаетесь? В чем ваш резон? Не дать ей ничего? Ваша толкотня спинами стоит этой цели? И ради любви к мальчику разве трудно вам оставить им приличные условия? А во-вторых, если она хочет вас выселить, то не беспокоится, что ребенок останется без вас. Значит, ей это не так важно, как вам. Она что же, любит своего ребенка меньше вас? Глупо все у вас получается, если честно. А в-третьих, ответа на эти вопросы в качестве ваших новых глупых оправданий мне не требуется. На повестке дня есть другой вопрос. А вдруг я забеременею от вас? Что тогда будет?
– Это невозможно, ты же знаешь.
– А вдруг случится чудо?
– Тогда я по-другому посмотрю на жизнь. Это будет знак свыше! Я понял, что совершил ошибку, что мне нужна ты. И была нужна всегда.
