Монстр открыл окошко. Курил, слушая чистую новожизненную тишину, украшенную цимбалами капели. В этот момент рассветной безлюдности и увидел ее, красным пятнышком знакомого, с любовью выбранного им детского одеяния возвышающуюся на самой высокой и неустойчивой точке здания. Пунцовый укол догадки расколол его сердце. Через секунду он метнулся в пустоту малонаселенного подъезда, взлетающим лифтом рассек новостройку. Еще несколько ступенек – и выход на крышу. Свободный от замков.
Девочка стояла на прежнем месте спиной к нему. Его мысли панически роились, сталкиваясь друг с другом. Окликнуть – можно напугать ребенка, и тот неминуемо сорвется. Медлить – тянуть тонкогранное время риска. Но девочка сама услышала за спиной новые звуки и обернулась. И сделала она это так легко, будто находилась не на узком лезвии конька, а на устойчивой безопасной поверхности. Мужчина даже сморгнул ощущение нереальности.
– Эй, малышка, – осторожно позвал он, как можно мягче интонируя, – иди ко мне.
Она не двигалась. Во все глаза смотрела на гостя. Ей почудилось что-то знакомое, но не в нем самом, а в ощущениях, в тревожную настуженность которых когда-то доводилось ей погружаться. Она сморщила лобик, сосредоточенно пытаясь выудить камертон похожего диссонанса из детской памяти. Он никак не прояснялся в недолгом промежутке ясносознательности ее жизни, а будто слабо доносился откуда-то из пещерки нерожденного ее бытия.
Монстр начал рискованный поход навстречу “красному маячку”, осторожно ровняя шажки по лепесткам черепицы. Это оказалось возможным благодаря тому, что острие конька позволяло держаться за него руками. Преодолев несколько метров, бескрылый человек нащупал ногой талую, обманчиво затвердевшую льдину, заступенился за нее и выпрямился во весь рост. Девочка даже не качалась. Без труда держала равновесие.
– Иди потихонечку ко мне, – уговаривал Монстр. Но Нимфе хотелось идти от него, а не к нему. Между существами покачивался все тот же камертон знакомого ребенку чувства, вызывающий в нем недоверие. Бескрылый человек понял, что нужно как можно скорее доверие завоевать.
– Меня зовут дядя Андрей, – улыбнувшись, он протянул руку, надеясь после нескольких передвижений почерпнуть ладошку девочки, – а как зовут тебя?
На этом вопросе льдина, дарившая мнимую безопасность своим утвердившимся зимнележанием, вдруг тронулась с места и поползла по скату. Бескрылый попытался было дотянуться до конькового выступа, но шуга набрала скорость и понесла его с собой в свою законную участь. Монстр падал бесшумно. Звуком привычного глухого опада старых шапок с крыш.
Девочка подошла к краю, взглянула вниз и выдохнув произнесла:
– Анастасия…
Властью творчества я могла бы избавить мир от Монстра, но однажды пообещала, что донесу до вас только правду. А потому доношу, что Монстр выжил. Утратил свои чары, власть, яриловый свет, не вызывал больше любовь. Но самых важных костей не сломал. Теперь он безликий хромой старец, не излучающий даже стариковской доброты. Существует где-то в своем заброшенном мирке без окон, не привлекающем ни единой души человеческой… Что осталось от его прежней жизни? Все персонажи покинули ее. Я иногда вижу одиноко бредущую Катю, добродушную, живущую в себе, и почему-то долго смотрю ей вслед…
В тот год мы переехали в Москву. Я сделала то, что хотела и должна была сделать. Устроила дочку в спортивную школу. Ее приняли в секцию художественной гимнастики. Я очень сдружилась с первым тренером дочки, очаровавшим меня большими надеждами на ее потенциал. Чем дальше мы сплачивались на почве надежд и первых успешных шагов маленькой героини, тем отчетливей я предчувствовала впереди закрепляющий наши проникновенные отношения финал. Я была в том возрасте, когда могла позволить себе положиться на украшающие опыт выводы и принять за ценности то, что считать таковыми хотелось. Виктор (он как отец был шестилетней Настеньке) показался мне замечательным человеком, надежным другом и самым, что ни на есть, настоящим мужчиной.
К тому времени Илья окончил институт, обосновался рядом с нами и занимался поисками своей незаменимой роли в обществе.
День всех влюбленных мы хотели провести вчетвером. Раздумывать о месте, где четверке разновозрастных интересов будет уютно до солидарности, долго не понадобилось. Мы все любили “Планету” – самый большой в столице аквапарк, избалованные летом, по малейшему желанию возникающим среди зимы. Нельзя было не впечатлиться его нереально дорогим живописным пейзажем: полноростными деревьями со светящейся листвой, мостиками, ведущими на островки и оазисы, маленьким “морем” с настоящим прибоем (волновой бассейн), многокаскадным водопадом, глянцево ласкающим скалу, белым пляжем и пальмами. Мы предавались забавам, покоряя “Черную дыру”, кружась в “Циклоне” и планируя с двенадцатиметровой высоты по извилистому руслу “Дикой реки”. Семейная горка нас сплачивала и приглашала в лагуну с таинственными гротами. Маленькая Анастасия к моему спокойствию не соблазнялась на взрослый экстрим и наблюдала за нашими забавами из мелкого бассейна. Зато облюбованные ею детские горки и качели не успевали отдыхать от восторженной девочки.
В памяти всплывает неприятный момент, связанный с излюбленным развлечением. Как-то в метро Анастасия выудила из сумки розовые очки для подводного плавания и натянула прямо на шапочку. Бубон со смешной деликатностью вписался в необычный костюм. Мы переглянулись с Ильей и чуть не прыснули со смеха. А удивленным соседям “ныряльщица” объявила:
– Мы едем в аквапарк.
И тут поджатая другими пассажирами старушка интеллигентного вида произнесла:
– На костях праздник построили. Не ведают люди, что творят.
Все посмотрели на старушку в изношенном, но опрятном пальто и полинявшей, когда-то элегантной по форме, меховой шапке. В руках бабулька держала сумочку, наверняка отвечавшую моде в далекие запрошлые годы. Отдав должное ее возрасту и склонности к уводящим от действительности размышлениям, люди не придали значения странным словам, а бабулька тем временем решила свою мысль развить:
– На том месте в старину древнее кладбище покоилось. Его потом историки раскопали.
Все опять обернулись к вещательнице, а та для большей убедительности сняла очки, протерла подолом пальто и снова водрузила на нос.
– А в тридцатые годы в овраге проводили массовые расстрелы. Там же трупы и закапывали. При советской власти в этом месте ничего строить не решались. А теперь за большие деньги бояться перестали. Напрасно это…
И она замолчала, как-то обиженно покомкав замшелые ручки сумочки.
За стеклянной стеной свирепствовал ветер, клубя снежную пыль. Вечер завистливым одиночеством нависал над сугробами. А здесь, в раю под искусственным солнцем, ласково плескалось море, тепло белел пляж, веселым многоголосьем разливался праздник лета.
Молодая худенькая женщина с выдающимся животиком (месяца три-четыре беременности) щелкала на камеру, летящую с детской горки девочку…
В волновом бассейне, наигравшись друг с другом и с волной, мужчина и мальчик лет двенадцати собирались перебраться на аттракцион с серфингом, о чем спешили сообщить женщине, отдыхающей на шезлонге. Она услышала, обернулась и помахала мужу и сыну рукой. На ней прекрасно смотрелся ярко-красный купальник, интересной витиеватостью веревочек убегающий под черные локоны …
