Но я возил трупы один. Почти всегда наши дежурства были такими, что отправлять двоих с каталкой в морг казалось верхом расточительности. А для меня это было хоть и короткой, но передышкой. Поэтому я бояться как-то забывал, хотя особо отважным никогда не был. Еду себе, каталкой правлю.
Лишь иногда по пути в морг я вдруг очухаюсь, с удивлением обнаружив себя за этим занятием: «Неужели это я?» Встряхнусь и качу себе дальше.
Я, который плакал над книгой «Белый Бим Черное ухо», везу сейчас мертвое тело и думаю о совершенно посторонних вещах. Как такое могло произойти? Как так получилось, что глубокой ночью, в безлюдном и темном подвале, в компании с покойником, я не рыдаю, не дрожу от страха, а лениво размышляю, пойти ли мне завтра на утренний сеанс в кино или сразу домой — спать?
Иначе нельзя, пытался я сам себя уговаривать. Иначе можно запросто свихнуться. Невозможно работать в таком месте и остаться таким, каким был раньше. Все эти изменения — просто неизбежный результат эволюции.
Вот и в этот раз я каталку подогнал и стал в одиночку труп с кровати на каталку перетаскивать, занятый какими-то своими мыслями, но точно не о жизни и смерти. А что один, так у меня это уже отработанный прием. Ваню я решил не дожидаться, и потом, что его отвлекать, он должен Волохова доставить к месту дислокации.
Но такого здоровенного я еще не перекладывал. Наверное, поэтому у меня произошла осечка. Каталка, хоть и стояла на тормозе, отъехала от кровати, и в образовавшуюся щель проскользнуло огромное тело Неизвестного со всеми его татуировками. Это была катастрофа.
Я тут же призвал на помощь Ленку и Маринку, мы мужественно в течение четверти часа пытались оторвать покойника от пола, но все наши усилия были тщетны. И тогда Ленка Щеглова пошла за Кимычем. Вот Кимыч совсем был тогда не нужен в коридоре, совсем. Потому что, как только он вышел из ординаторской, причем в состоянии крайнего раздражения, в другом конце коридора нарисовался Иван Алексеевич собственной персоной.
Ваня приближался, и в его походке, прямо скажем развязной и дерзкой, был вызов и нахальство. Волохова с ним рядом не наблюдалось.
Кимыч озверел: он почувствовал запах за полусотню метров. Я же сделал страшные глаза и одними губами принялся артикулировать Ване все самые отборные непечатные выражения.
Это возымело неожиданный эффект. Иван моментально сгруппировался, собрался, нахмурился, подбежал к нашей дружной группе и быстро, а самое главное молча, взялся за работу. Получилось все как надо, не считая того, что у Кимыча вступило в спину.
— Моторов, — простонал он, согнувшись пополам, — если вы через пятнадцать минут не прибежите назад и не притащите Волохова, я вам не завидую!
Мы в полном молчании ехали по подвалу — я впереди, Ваня замыкающим. Только перед лифтом, который поднимал каталки в морг, я сказал ему очень четко и зло:
— Ваня, хватит на сегодня, у нас и так будет с тобой выше крыши. Сейчас скидываем труп и мухой в отделение, ты понял? Если, конечно, не хочешь в глаз от меня получить!
И нажал на кнопку звонка.
Иван ничего не ответил, но мне показалось, что он меня понял. Он стал тихим и виноватым. Мне его тут же стало жалко. Я его жалел целую минуту. Или даже полторы. До того момента, пока двери лифта не распахнулись.
Вышедший оттуда санитар Володька Цурканов увидел нас и весело воскликнул:
— Вот это я понимаю! Ваня с Лешей! Не люди, а подарок судьбы! Представляете, у меня сегодня бутылка спирта, а вот пить, кроме как с мертвецами, абсолютно не с кем!
И загоготал.
Чернокожий кубинец прижал нашего боксера к канатам и начал осыпать его ударами в рваном ритме. Левый, левый, правый, опять левый, уже по корпусу, потом подряд два правых в голову и левый апперкот.
— Видал, как месит! — одновременно восхищаясь и негодуя, воскликнул Володька. — Мы же их, гадов, обучили, а они теперь что хотят, то и творят!
Шла припозднившаяся трансляция каких-то соревнований по боксу. Мы втроем сидели в маленькой прокуренной комнатушке, где кроме телевизора умещались кушетка и покрытый липкой клеенкой стол. На столе стояла наполовину пустая аптечная банка со спиртом, два граненых стакана, пустая сахарница и пара щербатых фаянсовых кружек. А на подоконнике — старый раздолбанный микроскоп, одна целая пачка кефира и одна ополовиненная. Натюрморт эпохи позднего соцреализма.
Кефир в морге выдавали за вредность. Запивать кефиром меня научил Волохов.
— Спирт, салага, — говорил обычно Витя, — отлично запивать кефиром.
И на вопрос почему охотно пояснял:
— Мягко выходит.
Как только Володька поделился с нами своими планами, сразу же начались сложные переговоры, в финале чуть не перешедшие врукопашную. Стоит отметить, что как человек и гражданин за сегодняшний день я здорово поднаторел в искусстве дипломатии. Впоследствии я наверняка смог бы работать кем-то вроде третьего секретаря посольства.
Но легче предотвратить вооруженный конфликт, найти решение в вопросе о спорных территориях или достигнуть компромисса о совместных нефтяных разработках, чем помешать моему другу и напарнику Ивану хлопнуть спирта с Володькой Цуркановым, ночным санитаром морга Московской городской клинической больницы номер семь.
Я обозлился по-настоящему и даже решил плюнуть на все и оставить Ваню наедине с Володькой и мертвецами. Но гуманизм, присущий всем людям доброй воли, возобладал над сиюминутным и прагматичным.
— Хрен с вами, делайте что хотите! — в духе старых дипломатических традиций сказал я. — Только мне позвонить нужно. Где тут телефон, в вашем крематории?
В первом блоке сняла трубку Ленка Щеглова.
— Ленка, — спросил у нее я, — у нас все спокойно?
— Да все нормально, скорых не было, блок ваш пустой, только Волохов еще не приходил! — ответила она. — А ты где?
— Слушай, Щеглова, мы в морге, тут такое дело, короче, я типа патронажной сестры сегодня у Романова, не могу его одного оставить! — поделился я с ней. — Короче, ври Кимычу, что хочешь, но мы будем не раньше чем через полчаса! Скажи ему, что подвал затопило!
Тот участок подвала, что примыкал к моргу, действительно затапливался водой по нескольку раз в год.
— Скажи ему, если не верит, пусть сам спустится сюда и посмотрит! — продолжал я орать в трубку. Даже если бы Кимычу сказали, что в подвале лежит бесхозный чемодан, набитый облигациями внутреннего займа, он бы нипочем не сдвинулся с места. Нужно знать нашего Виталия Кимовича.
— Моторов, какой Кимыч? — засмеялась Ленка. — Как только вы уехали, он сразу на диван завалился. Его храп сейчас около эндоскопии слышно! Давай стереги Ванюшку, а если что, я тебе позвоню, только дай мне номер местного.
Это хорошо, если Кимыч спит, значит, он уже люминала наглотался. Может, и не заметит нашего отсутствия. Хотя было у него одно интересное свойство. Наутро он непостижимым образом оказывался в курсе тех событий, что произошли, пока он был в отключке. Видимо, ночью бессмертный дух Кимыча воспарял над его бренным телом и совершал облет отделения.
