Но в Ленинграде сразу же стало не до того: все дни были заняты, мы только и успевали, что осматривать достопримечательности да ходить по музеям. А когда я разведал, что на первом этаже в нашей гостинице есть бар, в котором каждые пятнадцать минут заводили главный шлягер года Money, Money, Money новой шведской группы ABBA, то и вечерами ни одной свободной минуты уже не оставалось.
С теми ребятами из Монина мы виделись каждый день, мало того что нас поселили в одной гостинице, так еще и кормили чуть ли не за соседними столами в огромной диетической столовой на Невском, куда школьников, приехавших со всей страны на каникулы в Ленинград, свозили автобусами на завтрак, обед и ужин. Там мы успевали переброситься лишь парой слов, а потом садились каждый в свой автобус для продолжения экскурсионной программы.
В основном наши пути пересекались в баре, кстати, первый раз швейцар не хотел нас пускать, но Андрей тут же подошел и сказал: «Они со мной». Раза три мы с Вовкой подсаживались к монинцам за столик, они держались солидно, как и положено десятиклассникам, вели умные разговоры, пили коктейль «Шампань-коблер», а Андрей даже курил трубку. В общем, обстановка была как в заграничных фильмах. Вовка, видимо решив перед всеми пофорсить, в первый же вечер взял в баре стакан коньяку за два с полтиной и махнул его залпом, а потом его полночи тошнило в номере.
У нас почти у всех были деньги на карманные расходы, у кого три рубля, у кого пятерка, у меня целая десятка, а Вовке родители отстегнули аж двадцать пять. С такими деньгами много чего сделать можно, не только коньяк в баре хлестать.
Я тоже разок позволил себе шикануть. Однажды, когда выпало свободное время и всем разрешили одним погулять по городу, я зашел в знаменитое кафе «Север» и взял кофе с их фирменным пирожным под названием тоже «Север». Там было тепло, несмотря на название, вкусно и как-то по-необычному уютно. И мне совсем не хотелось уходить сразу, поэтому через полчаса я решил повторить заказ. Повторил, а на улице купил в киоске гаванскую сигару за сорок копеек и так шел с сигарой в зубах по Невскому, воображая себя иностранцем, дымил и отчаянно кашлял.
Незаметно монинцы познакомились с несколькими нашими девчонками, с Иркой, Танькой и Маринкой, и перед самым отъездом даже пригласили их в бар, где угощали коктейлями и яблочным соком.
Они были хорошие ребята, веселые, все время рассказывали смешные истории про свой военный городок. Мне у них только один не нравился, мордастый очкарик, у него всегда при моем появлении кривилась рожа. А девчонки, Ирка, Танька и Маринка, потом рассказывали, как тот сказал про нас с Вовкой, что любую мелодию из нашего репертуара он запросто сыграет, причем с закрытыми глазами. Не знаю, чего бы он там сыграл, но единственное, на что этот очкарик был способен, так это по сто раз на дню исполнять одну и ту же песню про лошадей. Он всюду таскал за спиной гитару, чуть ли не в Эрмитаж с собой носил, и как только видел перед собой новых людей, начинал драть струны и завывать дурным голосом:
«Глория» — по-русски значит «Слава-а-а-а-а!!!»,
Это вам запомнится легко-о-о-о-о!!!!
Андрей, видимо, заметил что-то в моем взгляде и сказал с усмешкой:
— Не обращай внимания, это сын особиста нашего, он-то как раз еще ничего, ты его старшего брата не видел.
Потом была обратная дорога, и мы снова очутились с ребятами из Монина в одном вагоне. Мне кажется, никто за ту ночь так и не заснул, все обменивались телефонами, адресами, да и просто что-то бесконечно друг другу рассказывали. Во время очередного перекура Андрей как раз и предложил встретиться в первый же выходной в Москве, напомнил про аккорды, записал мой номер и пообещал, что обязательно позвонит в четверг. И после еще несколько раз это подтвердил. А его приятель, здоровенный парень по имени Саня, тогда же в тамбуре продемонстрировал мне свою шариковую ручку. Там на самом кончике было прозрачное окошко с маленьким увеличительным стеклом, и если туда посмотреть, можно было увидеть настоящую порнографическую фотографию. Бывают же такие классные вещи!
Утром на перроне в Москве, ошалевшие от бессонной ночи, мы попрощались с монинцами, те поплелись на электричку, ну а мы к метро. Андрей малость задержался, в который раз сказал про четверг и припустил за своими.
Уговорить девчонок пойти в кафе оказалось много проще, чем я себе представлял. В пятницу на первой же перемене я их отловил, завел в пустой кабинет географии и там же, под картой полезных ископаемых Урала рассказал о приглашении. Ирка с Танькой тут же принялись хихикать, а Маринка густо покраснела. Но согласились они почти сразу. Лишь взяли с меня клятву, что я тоже пойду и одних их не брошу. — Смотри, Леха, мы без тебя не хотим, мало ли чего у них на уме, — сказала Танька, она считалась из них самой разумной. — Будешь нам всем типа как брат.
Я был невероятно польщен таким доверием и тут же преисполнился чувства ответственности, горячо подтвердив, что отправлюсь с ними и постараюсь не допустить никаких вольностей со стороны приглашающих. Так завершился первый этап подготовки к воскресенью.
Оставалось раздобыть деньги. Конечно, можно попросить у мамы, но ведь совесть надо иметь. Мало того что она на путевку в Ленинград раскошелилась, так еще и десятку с собой дала. Просто нужно было не на коктейли тратить с сигарами — вот я лапоть! — а отложить как раз на такой случай.
Я судорожно принялся размышлять, подбирать варианты, но очень скоро понял, что кроме как к Вовке обратиться не к кому. Он был самым зажиточным в классе, ему на кино меньше трех рублей никогда не давали, и если мы ходили в театр, то в буфете, куда все стремглав бежали в антракте, у большинства хватало лишь на две-три конфетки, Вовка же скупал «Грильяж» и «Мишки» чуть ли не килограммами, а потом все второе действие чавкал, хрустел и шуршал обертками.
Вовкин отец был шофером-дальнобойщиком, работал он в «Совтрансавто», водил большие фуры по Европе, за месяц бывая в трех-четырех странах. Поэтому Вовка одевался так, что у многих при его появлении открывались рты, и они долгое время приходили в себя. А сам Вовка давно привык к такой реакции окружающих и к тому, что у него вечно начинают что-то клянчить, особенно жвачку, а то и вовсе слезно просят привезти джинсы. Жвачку Вовка выдавал крайне редко, а если такое и случалось, никогда не протягивал целую пластинку, а отламывал половинку. Что же касается остального, то Вовка никогда не отвечал отказом, говорил «посмотрим» или «попробую», но с отцом об этих многочисленных просьбах никогда не заговаривал, что совсем не мешало ему чувствовать себя благодетелем.
Стараясь сохранить независимость, я никогда Вовку ни о чем не просил, и когда тот, удивленный таким странным поведением, со временем сам начал предлагать мне жвачку или билет за его счет в кино, если было неохота идти одному, я чаще всего отказывался, изображая полное равнодушие. Но сегодня мне придется поступиться принципами, ведь деньги нужны позарез. В конце концов, мы же лучшие друзья, а друзья обязаны помогать друг другу, утешил себя я, нажимая на кнопку звонка.
