Чувствуя, что и на распределении могут быть сюрпризы, я тем же днем побежал в Семерку, где заручился обещанием, что меня туда возьмут медбратом. В глубине души я конечно же надеялся летом поступить в институт, ведь армия неумолимо маячила в ближайшей перспективе, то есть осенью. Но если уж опять мне суждено пролететь, хорошо бы за пару месяцев до призыва успеть обучиться всяким реанимационным премудростям, авось когда-нибудь да пригодится.
Заведующая реанимацией Суходольская, в которую я зимой отчаянно влюбился, сама отправилась со мной в отдел кадров, где по всей форме был составлен запрос на мою скромную персону за подписью главного врача.
— Лидия Васильевна! — не удержавшись, похвастался я, демонстрируя ей новенькое обручальное кольцо. — Вот, смотрите, женился недавно!
— Помню-помню, ты пошутить любишь! — охотно улыбнулась та. — Ладно, жду тебя в августе, жених.
Права Суходольская. Надо срочно что-то решать с внешним видом, никто меня всерьез не воспринимает. Буду чаще костюм свадебный носить, я в нем, особенно когда с галстуком, солиднее выгляжу. Но чем же в этой Детской клинике заниматься, ума не приложу. Со взрослыми у меня имелся хоть небольшой, но опыт, к тому времени я успел несколько месяцев поработать санитаром в операционной и техником-сборщиком аппарата искусственной почки. А уж в реанимации Семерки каждый день я такое наблюдал и в таком поучаствовал, что неподготовленному лучше и не говорить. Там никто без работы не сидел, даже практиканты: граждане наши, они расслабляться не давали. Кто под поезд угодит, кто с балкона свалится, кто в поножовщину ввяжется.
А вот с карапузами, с ними-то что делать прикажете? Понятно что. Сказки рассказывать да манной кашей с ложки кормить. Эх, только время зря потеряю. Но с другой стороны, эта клиника на всю страну известна, там последователи самого Филатова, там передовой опыт и все такое.
Как бы там ни было, но ранним утром понедельника я входил в смешной старинный теремок из красного кирпича, под козырьком крыши которого можно было прочитать «Дътская больница». В фойе, будто подбадривая, с большой фотографии на меня смотрела знаменитая Эльза Львовна Варламова, врач-орденоносец, мой преподаватель по педиатрии. Я фамильярно подмигнул портрету и отправился в респираторное отделение, куда был прикомандирован.
В кабинете старшей сестры я обнаружил женщину в тяжелых роговых очках. В своем белом халате она сидела за столом и что-то с дикой скоростью строчила на разлинованном листе, не поднимая головы. Я немного помялся на пороге, потопал ногами, но она не обратила на меня никакого внимания. Тогда я сказал:
— Здравствуйте, Инесса Семеновна! Я к вам на практику!
Она продолжала писать, только еще быстрее. Я выждал паузу, потом еще малость повременил, но ничего не изменилось.
Тогда я подошел вплотную к столу, прокашлялся и, прибавив громкости, сообщил:
— Инесса Семеновна! Меня на практику прислали в ваше отделение! Сказали, сначала вас найти!
Это возымело действие, потому как старшая сестра вдруг подскочила на стуле, дернув головой будто потревоженная сова, и уставилась на меня непонимающим взглядом. Из-за сильных очков глаза казались огромными, что придавало ей еще большее сходство с этой ночной птицей. Она смотрела на меня так с минуту не моргая, затем, как бы очнувшись, резко вскинулась:
— Ты кто? Откуда?
Интересное начало, что же дальше будет?
— Инесса Семеновна! Я студент медучилища при Первом меде! — в третий раз пришлось заводить эту шарманку. — На практику к вам, на две недели.
— На практику? — переспросила старшая, часто заморгала, видимо лихорадочно соображая, и вдруг выскочила из-за стола, да так стремительно, что стул отлетел к стенке. Судорожно нацепив на голову колпак, она выбежала из кабинета, заложив крутой вираж в коридор. — Батюшки, у меня же уколы не сделаны, а я тут с тобой лясы точу!
И пока я стоял в некотором оцепенении, решая, что же мне делать, она уже мчалась в противоположном направлении с большим гремящим лотком в руках. Когда она свернула в ближайшую палату, я поспешил следом, ведь там в палате дети — мои с сегодняшнего дня подопечные.
Дети завтракали. Им было где-то от двух до пяти. Они сидели за длинным столом в предбаннике, уткнувшись в тарелки, и дружно стучали ложками. Во главе стола восседала нянька и следила за порядком.
Старшая, не говоря ни слова, грохнула лоток на стол, плюхнулась на свободный детский стульчик, отчего тот накренился, заскрипел, но каким-то чудом устоял. Частота стука ложек тут же резко пошла на спад.
— Так! Это что еще такое? — Чуткое ухо няньки мгновенно отреагировало на изменение ритма. — Кого в угол поставить?
Тем временем старшая, выудив из кармана видавшую виды толстую тетрадь, принялась шелестеть страницами и что-то судорожно искать в своих тайных конспектах. Дети уже все поняли, они тут же перестали есть, а на дальнем конце стола чей-то голос тоненько заскулил.
— Кто там у нас ноет? — снова вступила нянька, получая истинное удовольствие от отведенной ей роли. — Кому потом стыдно будет?
— Кондратьев! — найдя наконец нужную запись, произнесла старшая и стала медленно оглядывать всех по очереди, будто Вий, выискивающий несчастного Хому Брута. — Ну и кто из вас Кондратьев?
Дети сидели замерев, молча опустив головы. Я-то сразу понял, что Кондратьев — это стриженный под полубокс крохотный пацан в темно-красной клетчатой рубашке, тот, что сидел прямо рядом со старшей. Потому как он не просто молчал, как остальные, он даже и не дышал.
Судя по всему, старшая тоже это поняла, она схватила его за шкирку, оторвала от стула и подняла в воздух, как выхватывают котят из коробки на птичьем рынке. Затем она переломила его через свое колено, сдернула ему штанишки и тут же вогнала шприц, который по сравнению с этой попкой казался несуразно огромным, а у меня от такого зрелища тут же заломила половина тела. По окончании экзекуции старшая кинула этого бедного Кондратьева обратно на стул и снова зашелестела тетрадью.
Тот выгнулся дугой, в первые секунды хватая ртом воздух, а затем отчаянно и громко зарыдал. Через мгновение ревели все, включая и тех, кому инъекции и вовсе не были назначены. За следующие десять минут старшая переколола всех по своему списку, словно жуков для гербария, а затем подхватила лоток и понеслась по другим неотложным делам.
Ночью я плохо спал, вставал, курил, а на следующее утро пришел в клинику пораньше, зашел в кабинет старшей и звонким голосом объявил:
— Инесса Семеновна, давайте я буду инъекции делать!
И опять, как и при нашей первой встрече, та вздрогнула, подскочила и уставилась на меня:
— Так, подожди, а ты кто?
— Студент медучилища, у вас на практике, — уже ничему не удивляясь, охотно ответил я и скромно добавил: — Со вчерашнего дня.
Старшая принялась меня изучать, видно было, что она мучительно пытается вспомнить вчерашний день.
