Проклиная себя за малодушие, я понуро поспешил вслед за Мишкой и Таткой.
Кафе было под завязку, народ активно выпивал и закусывал, единственный свободный столик ждал нас у окошка, за который мы и уселись не мешкая. И тут показался официант. Если он был трезвее гардеробщика, то ненамного. Зато выглядел впечатляюще. Длинные волосы, усы подковой, ботинки на скошенных каблуках. Вылитый Владимир Мулявин из «Песняров». Он мне напомнил многочисленных парней-лимитчиков из числа водителей автобусов и поливальных машин времен моей школьной юности — в то время была именно такая мода. Подойдя к столику нетвердой походкой, официант уперся в нас тяжелым, явно недобрым взглядом. Ну все, сейчас скажет, что столик не обслуживается или что-то в этом духе, и нам придется выметаться. Но он небрежно бросил нам бумажку меню и двинулся дальше по залу. Мы перевели дух и принялись изучать заявленный ассортимент.
Договорившись сразу, что десятка с носа — это максимум возможного, нами был сделан соответствующий выбор. Осталось только заказать. Официант бродил от столика к столику, распространяя волны враждебности, мрачно выслушивал посетителей, иногда размашисто писал в блокноте. Выглядел он при этом как человек, который едва сдерживается, чтобы не кинуться в драку. Чувствуя это, публика старалась вести себя тихо, не раздражать понапрасну сотрудника предприятия общественного питания, не провоцировать.
Когда официант вразвалку подошел к нашему столику, мы, подобострастно на него глядя, дабы ненароком не прогневать, быстро и четко продиктовали: три салата, нарезку ростбифа, три антрекота, бутылку «Белого аиста». Не поднимая глаз, он хмуро выслушал, чиркнул в блокноте и удалился.
Пользуясь моментом, Татка вытащила из сумки две плоские пачки импортных сигарет невиданной красы — одну бордовую, другую синюю — и протянула нам с Мишкой:
— Мальчишки дорогие, с Днем Советской армии!
Я все-таки не удержался и добавил:
— И Военно-морского флота!
Мишке досталась бордовая пачка — «Данхилл», мне синяя — «Ротманс». Татка была щедрым человеком. В том году к грядущему дню рождения подарила мне дорогущую зажигалку в красном бархатном футляре, а когда я бросился ее благодарить, отмахнулась:
— Не надо делать из вещей культа!
Тут я абсолютно некстати подумал, что цвет сигаретной пачки точно такой же, как и у моей новой куртки. И конечно же начал затравленно поглядывать в сторону гардероба, но из зала его было не видно, и мне снова стало неспокойно.
Тем временем официант поставил на стол салаты, большую тарелку с ростбифом, грохнул коньяк «Белый аист». Мишка разом оживился, разлил, возбужденно потер руки и произнес:
— Ну, погнали!
Выпили, закусили и сразу же повторили. Живое тепло разлилось по телу, в голове приятно зашумело. И только я закурил и расслабленно откинулся на стуле, предвкушая обязательный в этих обстоятельствах душевный разговор, как тут за спиной раздалось:
— Юрка! Здорово, хер моржовый!!!
Я вздрогнул, как и все сидящие в кафе, и моментально посмотрел туда, откуда донеслись эти приветственные возгласы. У входа в зал стояли двое — мужик двухметрового роста и баба, хоть и не такая огромная, но тоже габаритов внушительных. Они оба были явно навеселе, разодеты в дутые пуховики одинакового алого цвета и большие желтые лохматые шапки.
— Гляди на него, Алка! Так набухался, что друзей не узнает!
— Да уж вижу! — не отставала его спутница. — Юрец, уж больно ты рано отмечать взялся! А вечером что делать будешь?
У мужика был громовой шаляпинский бас, от которого дрожала посуда на столах, а баба, наоборот, верещала на столь высоких частотах, что, если бы в кафе стоял аквариум, рыбки в нем тотчас подохли бы от такого визга.
Топая ножищами, они прошли через весь зал, на пределе громкости продолжая обсуждать Юрца и его состояние.
— Ну чего, голубь ты наш, неужто не рад? Алка, бля, он нам не рад!
— Я ему щас устрою, щас он у меня вмиг обрадуется!
Они то вместе, то попеременно, принялись сгребать официанта в объятия, гулко бить его по спине, встряхивать. Надо сказать, что тот никак особенно не реагировал, но и не сопротивлялся. Причем сцена встречи старых друзей продолжалась довольно долго, и все люди, сидевшие за столиками, как зачарованные смотрели на это действо, а те не обращали на нас никакого внимания.
Потом мужик с бабой все-таки выдохлись тискать и мотать туда-сюда пьяного Юрца и решили приступить ко второй части мерлезонского балета.
— Так, давай-ка мы присядем, а то как-то не по-русски! — пророкотал мужик. — Алка, а ну подсоби!
И они вдвоем, с грохотом и хохотом, выволокли откуда-то из-за угла спрятанный там стол, подтащили его к барной стойке, так же быстро нашли стулья. По всему было видно, что они тут завсегдатаи. Как только они уселись, мужик дал отмашку:
— Давай, Юрка, сообрази что-нибудь! Да и сам посиди с нами, а то весь день бегать — ты ж не мальчик! Так никакого здоровья не напасешься!
Официант все так же молча и хмуро отправился куда-то, судя по всему, на кухню.
Пока Юрки не было, мужик с бабой принялись громко обсуждать какую-то суку Зойку, обещая, что если она еще раз попробует их кинуть, то в следующий раз хрен ей в зубы, а не зимняя резина.
Мишка снова разлил, мы выпили, закусили остатками ростбифа, после чего я сообщил Мишке, что в рентгеновском кабинете приемного покоя больницы, где я работал, открылась вакансия санитара, работа непыльная, зато какие-никакие деньги, и главное — если он туда устроится, мы будем видеться часто, так как реанимация этажом выше, и тогда я смогу научить Мишку всяким реанимационным премудростям. А кроме того, уже со следующего года в этой Седьмой больнице у нас будут занятия и по терапии, и по хирургии, и по акушерству с гинекологией. Дежурство закончил, поднялся на нужный этаж — вот тебе и вся дорога на учебу.
Татка очень воодушевилась и спросила, а может ли она приехать ко мне в реанимацию, она тоже хочет научиться всему такому, что пригодится в дальнейшей жизни. К этому времени я основательно разомлел от коньяка и поэтому весьма благодушно сказал:
— Приезжай, Паничева, так и быть, научу тебя уму-разуму!
Хотя я терпеть не мог, когда знакомые приезжали ко мне на работу.
Тут официант притащил полный графин водки, рюмки, пару тарелок с какой-то снедью, мужик с бабой прервали обсуждение суки Зойки, издали радостный вой и принялись за трапезу. Они пили без тостов, официант не закусывал вовсе, а мужик с бабой хватали еду с тарелок руками и, закидывая головы, двумя пальцами забрасывали куски себе в рот. При этом они и не думали снимать ни пуховики, ни тем более шапки. И я в очередной раз с досадой подумал о своей куртке, судьба которой представлялась мне весьма туманной.
— Официант! Официант! — раздался вдруг из дальнего угла женский голос. — Вы вообще работать собираетесь?
