– Вот как? Почему же? – спросил он.
– Муж Лидии, Джордж, по мнению Оливера не имел права претендовать на руку и сердце дочери графини, – она улыбнулась ему. – Он был сыном управляющего в имении тётушки, они росли вместе с Лидией и спустя годы, их дружба переросла в нечто большее. Но тёте было все равно на мнение Оливера, впрочем, как и на мнение остальных.
– Правда? – Джон хмыкнул, а потом спросил, – А, что думаете вы? Неравный брак для вас приемлем? – и вопросительно посмотрел на неё.
– Смотря, что вы подразумеваете под выражением неравный. Если женятся люди одного сословия, по статусу, по титулу, но там где невеста младше своего жениха, к примеру, лет на двадцать, или брак заключен без взаимных чувств, вот где неравенство.
– Значит, по вашему мнению, в браке должна присутствовать любовь? – уточнил он. Мэри пристально посмотрела на него, и немного помолчав, обдумывая свой ответ сказала:
– Или хотя бы дружба. – Но в голосе её не было той уверенности, с которой она всегда отвечала на его вопросы. Должно быть, она сама сомневалась в своих словах, и Джон решил это проверить.
– Вы полагаете, что люди могут вступить в брак не по любви, не по расчёту, а по дружбе? Какой же в этом смысл? Что оба они могут иметь от такого союза?
– Возможно, один из партнёров не видит себя вообще в браке, не встретил суженого или суженую. Много сопутствующих факторов могут объединить людей, и подтолкнуть к тому, чтоб быть вместе.
– Но ведь это и есть расчёт, не так ли? Один из них расчётливо использует другого, и это эгоизм. Ведь так рассудив, можно с уверенностью сказать, что кто-то из супругов страдает, вы так не думаете?
– Возможно, – немного подумав, ответила она. – Я как то не задумывалась об этом. – И сменив тему, спросила: – Как вам мои сказки? Вы уже их прочли?
Джон растерялся, так как врать ей не хотел, но признаться, что он не прочёл ни одной, а заснул на середине первого произведения, ему было стыдно.
– Весьма интересны. – Ответил он. Ведь половину сказки он прочёл, поэтому это будет правда.
– Ох, бросьте Джон! – воскликнула Мэри. – Вы не прочли, сознайтесь же, я не обижусь. – И судя по её улыбке, она и вправду не собиралась обижаться.
– Простите, ради бога, я просто о них забыл. – Он попытался неуклюже извиниться.
– Не извиняйтесь. – Она не была расстроенной, – По правде говоря, Оливер считает это моё увлечение блажью, говорит, что б я, как и раньше занималась языками, а они мне стали не интересны. Мне стало гораздо интереснее писать то, что у меня в голове и получать от этого удовольствие, чем переводить ненужные мне тексты и получать за это прибыль.
– Как врач, я должен с вами согласиться, как человек практичный судить об этом не берусь, чтобы опять вас не обидеть, – попытался поддержать её Джон. – Порой, следуя нашим желаниям, тем более тем, которые не могут навредить ни нам самим, ни кому бы то ни было, мы исцеляемся. Находим гармонию в душе и сердце.
– Вы считаете, что гармония сердечная, может отличаться от гармонии душевной?
– Безусловно, ведь так бывает, что душа желает одного, а практичное сердце требует другого.
– Значит, вы разделяете душу и сердце на разные составляющие нашей личности? – спросила она.
– Я считаю это правильным. Ведь как практикующий врач, я часто видел страдания несчастных душевнобольных, я помню одного больного, который никак не мог вспомнить свою личность после определённого периода времени. Он памятью застрял во времени, когда был молод, хотя это был глубокий старик. Он попал в больницу истощённым и потерянным. Его семья умерла от болезни, он лишился, жены и детей, беспросветно пил несколько лет и после этого скатился на самое дно. Его память вычеркнула все воспоминания связанные с семьёй. Должно быть, само сознание позаботилось о том, чтобы он не шёл по пути саморазрушения, и отобрало его память. Этот бедняга не мог понять, как он очутился в больнице и главное почему, ведь, по его мнению, он молод и полон сил. Но самое печальное, что лечить его и не пытались, списав его как законченного пьяницу. – Джон замолчал.
– И что же стало с ним? – не выдержав молчания, спросила Мэри. Джон разволновался от нахлынувших на него воспоминаний, но все же продолжил.
– Конечно, помочь я ему не мог. Как врач не мог. Возможно, его память и не подлежала восстановлению, но так как он был не опасен, я принялся лечить его душу, а не тело.
– Каким же образом? – Мэри казалась взволнованной ещё больше самого Джона.
– Я видел, что хоть и выглядел этот пациент вполне здоровым, за исключением провала памяти и некоторой старческой немощи, было, что-то ещё, что тяготило его. Так как вспомнить о своей трагедии он не мог, а душа же знала правду, я начал спрашивать его, что так его тревожит. Он и сам не мог дать ответа на свой вопрос. Тогда я задумался. Если физическое тело его находится практически в абсолютном здравии, не значит ли это, что лечения требует его душа?
– И, что же? – Мэри не терпелось услышать конец рассказа. Она нетерпеливо поглядывала на него. А Джон, казалось, путешествовал по уголкам своей памяти, погруженный в свои воспоминания, что не замечал её нетерпения. – Ах, ну же, Джон. Ну не томите! – Джон очнулся от своих мыслей и продолжил:
– Я повел его на мессу.
– Что? – не поняла она.
– При больнице не было церкви, но иногда к больным приходил святой отец и читал проповеди. Это не имело должного эффекта, так как больные были под воздействием лекарств и ничего не понимали, или не могли понять. А те, кто был не под лекарствами, не обращали на это внимание. Тогда я пошёл обратным путём. Я повел этого старика в церковь, а не наоборот. И знаете, это был поразительный эффект. Он был так выразителен в своей молитве, так полностью захвачен чувством сосредоточенности и важности момента. Казалось, в эти мгновения, его разум сливался с душой, и он был здоров и счастлив. – Джон опять замолчал. Молчала и Мэри. Она была потрясена открытием, которое сделала сама для себя. Что именно её сознание подсказало её душе выход. И пусть она не исцелится полностью, но так трепетно знать о том, что фактически она сама стала для себя защитой.
– Я поняла, – сказала она, наконец, – Я все поняла.– И посмотрела на него. – Мои сказки, они стали для меня спасением. Правда?
– Правда,– он улыбнулся, – Вы сами, фактически стали для себя спасательным кругом.
– Но ведь письмо, вернее мои ошибки. Что здесь не так?
– Вам не кажется, что перемена букв может быть вызвана не только физической травмой? – он вопросительно посмотрел на неё, хотя заранее знал ответ. Джон знал, что и Мэри тоже догадывается, что он хочет ей сказать. Она молчала, хмуря брови, наконец, лицо её разгладилось, и в изумлении и некотором восхищении она воскликнула:
– Я поняла! Это значит, что мне хочет сказать, что-то моя душа!
– Вы правы, Мэри. Ваша душа пытается вам, что-то сказать.
