– Не сочтите это блажью или недостатком воспитания, – сказала она, – я просто хочу, что бы мой муж был откровенен, в первую очередь со мной.
– Вы полагаете, что он не достаточно честен с вами? – удивился Джон. – В чём же это выражается?
– Не знаю, – ответила она честно.
– Не знаете? Но продолжаете думать, что вас обманывают?
– Не смотрите так на меня, Джон. Я не сумасшедшая. Я чувствую это. Чувствую, что он чего-то не договаривает. Понимаете? Разве у вас никогда не было такого, что бы ваше предчувствие, на что-то вам намекало?
– От чего же, – сказал Джон, – конечно, было, но это в меньшей степени относилось к людям, скорее к ситуациям в целом.
– Значит, вы не испытывали к людям знакомым или не знакомым чувств, природу которых вы объяснить не совсем можете?
– Простите, я не совсем вас понял.
– Я имею в виду, – начала осторожно Мэри, – что порою мы встречаем человека ранее не знакомого так, словно знакомы уже тысячу лет, и общение с ним происходит в той манере, в которой принято разговаривать с друзьями. Я хочу сказать, что не зависимо от того как долго мы знаем человека, мы с уверенностью можем сказать, лжёт ли он. Что он чувствует, как мыслит… Так, словно все проявления его чувств написаны на лице.
– Теперь я понял. – Джон улыбнулся ей. – Конечно, у меня есть знакомые, с которыми мне легко и приятно общаться, и я практически всегда могу сказать, какое настроение у моего друга. Обеспокоен ли он чем-то. Но вот с выявлением лжи, мне всегда приходилось сложнее. Пусть даже самый лучший друг мне лжёт в лицо, я не всегда смогу распознать правду. Это, конечно, мой существенный недостаток, – он снова ей улыбнулся. – Ведь, как врач такой направленности как моя, я просто обязан быть той лакмусовой бумажкой, которая так остро реагирует на неправду.
– Мне в этом случае повезло больше, доктор. – Мэри ухмыльнулась, – мне кажется, что чувства людей порою так очевидны, что их реально можно осязать. Мне совершенно не составляет большого труда понять, лгут ли мне. Это конечно отличное качество, но порой, это ужасно мешает.
– И как же вы определяете, что вам лгут? По выражению лица должно быть? Это тонкая наука и до конца ещё не изученная.
– Не только по выражению лица, – она задумалась. – Понимаете, порою мне кажется, что я как будто слышу чувства людей, не поймите меня не правильно, но у меня складывается такое ощущение… Не знаю, как вам объяснить, – она снова замолчала.
– Вы наверно хотите сказать, что слишком тонко чувствуете не только окружающий мир, но и людей, которые вас окружают. Это совсем не удивительно, ведь проведя практически взаперти несколько лет, вы вполне смогли выучить все привычки своих родных. Они невольно стали объектом ваших наблюдений и, если позволите так сказать, исследований. Поэтому, вполне понятно, что, кажется, вы можете чувствовать эмоции людей. Вполне логичное объяснение как по мне.
– Да, наверное, вы правы. Это логичнее всего.
Позже, Джон не раз будет вспоминать этот разговор, и не раз будет себя упрекать в том, что не оказал достаточного внимания не столько этой теме, сколько самой Мэри. Она явно хотела сказать больше, чем было сказано. Сегодня Мэри, и этот разговор интересовал его куда менее, чем то, что вместе с письмом от доктора Картера, миссис Паркер сообщила, что к ним в гости перед отъездом в Швейцарию заходила мисс Спун и просила передать доктору Вудсу свой адрес в надежде на то, что общение между ними не прервётся из-за расстояния их разделявшего. Так же мисс Спун была настолько откровенна, что поделилась с миссис Паркер надеждой на то, что Джон непременно воспользуется адресом Кэролайн не только как коллега, а и в будущем надёжный друг.
Читая эти строки, Джон как ему показалось, покраснел. И как ему самому не пришло в голову, взять адрес Кэролайн у неё самой. Вот уж поистине, не понятно о чём мог он думать в те моменты, когда прощался с ней. И какое счастье, что мисс Спун не подвержена предрассудкам по поводу того, кто должен быть решительным и сделать первый шаг для того, что бы общение между ними не прервалось, а связь с каждым разом всё крепла.
Джон немедленно сел за написание письма Кэролайн. Ему даже не стоило и обдумывать, что именно он будет писать ей. Слова лились рекой из-под руки Джона. Он чувствовал такой трепет в душе, словно сам разговаривал с нею, и этим своим ощущением поспешил поделиться в письме. Так завязался их словесный роман, растянувшийся на месяцы с надеждой лишь на встречу в середине лета, когда кузен мисс Спун поведёт свою невесту под венец. До этого времени, Джон решил серьёзно и основательно заняться Мэри. Как психиатр он был ей больше не нужен, о чём поставил в известность мистера Гранта. Последний, попросил Джона задержаться ещё не на долго, так как был не вполне уверен, что Мэри до конца пошла на поправку. И, не смотря на все заверения Джона, возражал против его отъезда.
– Мэри вполне может обойтись и без меня, – сказал Джон Оливеру, после того как решил вести лечение Мэри дистанционно, – моё пребывание здесь никак не может повлиять на окончательный результат лечения.
– И всё же я настаиваю, доктор Вудс, – скорее приказывал, чем просил Оливер, такая настойчивость совсем не нравилась Джону.
– Я понимаю, что вы обеспокоены, но всё же, не могли бы объяснить мне, в чём причина ваших опасений?
Оливер замялся, он не привык к откровениям, с кем бы то ни было, но всё же дело касалось его жены, а в этом на доктора Вудса он мог положиться. Тем более, что один из таких откровенных разговоров, у них как-то состоялся.
– Я думаю, что вам следует немного понаблюдать за ней, – начал Оливер, – она стала достаточно не сдержана по отношению ко мне, если вы не заметили.
– Заметил, – подтвердил Джон, – я думаю, что все в этом доме это заметили.
– Это так, – кивнул Оливер, – но, тем не менее, все старательно делают вид, что ничего не происходит.
– От чего же?
– Дело в том, что так же… дерзко Мэри стала вести себя перед тем, как с ней случилось это несчастье. Мне кажется…нет нам всем кажется, что она может опять что-то такое выкинуть.
– Вы имеете в виду, что она захочет вас бросить? – уточнил Джон. Оливер кивнул на это. – Но, насколько мне известно, никто из ваших домочадцев не догадывался об отношениях Мэри и вашего друга? Ведь так? Никто не знает, что она хотела с ним бежать?
– Никто, – подтвердил Оливер, – все полагают, что она так себя вела, потому что ей чего-то не доставало в семейной жизни. Это её сумасбродство объяснялось молодостью и неопытностью, теперь же все в замешательстве. И я не знаю, как это объяснить.
– Простите, я немного не понял, что вы имеете в виду, говоря все. Кто входит в этот круг? Понятно, что графиня Вудхаус, ваш брат с невесткой, но ваши дети, насколько мне стало понятно не особо посвящены в это происшествие?
– Только Тобиас. Он не особо всем интересуется кроме учёбы. Он знает обо всём в общих чертах, Эмма же посвящена полностью. Именно она обратила моё внимание на меняющееся поведение Мэри. Ведь они так близки.
