– Мэри, вы не представляете, как мне было важно услышать эти слова. Они вселяют в меня надежду на то, что я не совсем пропащий человек погрязнувший в работе. Это совершенно новые для меня ощущения и чувства. Я прошу прощения, что так разоткровенничался с вами, но я не мог поступить иначе. Пусть я покажусь вам некомпетентным врачом, который слишком фамильярничает со своей пациенткой, но вас, я уже не могу оценивать только как пациентку. Это обезличило бы те наши с вами отношения, к которым мы пришли.
– Джон, не надо. – В её голосе послышались слёзы, она еле сдерживала себя, чтобы не заплакать от тех чувств, которые нахлынули на неё, когда Джон сделал это признание. – Вы стали для меня не менее важны. Я с уверенностью могу назвать вас своим другом. Нет для меня более приятных слов, чем те, которые я услышала сейчас. Могу поклясться, что никогда из уст мужчины я не слышала ничего подобного и никогда не была так взволнована.
Именно после этих слов все барьеры, разделявшие Мэри и Джона как мужчину и женщину, как пациентку и доктора были стёрты. Они стали друзьями. Они, наконец-то стали теми, кем должны были стать друг для друга. Словно две души, которые, наконец-то нашлись и почувствовали непреодолимую нежность и любовь.
Джон знал, что вскоре ему предстоит покинуть этот дом. Как знал, что и разлука не будет окончательной. Он был просто в этом уверен. Он знал, что те, дружеские отношения, которые зародились между ним и Мэри, никогда не потеряются в этом огромном мире. Куда бы самого Джона ни занесло. А в том, что именно он будет путешествовать по миру, Джон был более чем уверен. Теперь же, он стал задумываться и о судьбе самой Мэри. Он понимал, что она будет несчастна здесь, но выхода для неё он не находил. Ему казалось, что тупик, в котором она оказалась, был лишён какого-либо выхода. Муж был ей не мил. Детей у них не было. Оставались только её книги, которые она издавала под псевдонимом и одинокая спальня на втором этаже.
Джон, отчего-то так расчувствовался, что не мог спокойно об этом думать. Он непременно должен обсудить это с ней, вот только как ей сказать, чтобы не принести страданий. Ведь то, что Мэри называла семьёй, для Джона виделась лишь какой-то иллюзией. Мэри как будто была лишней в этом. Какая ненужная жертвенность с её стороны, и какая ирония. Она была не свободна не только от брачных уз и обязательств, но и от своих потерянных воспоминаний. Пусть она и не говорила об этом прямо, но то, что она испытывала, не могло остаться не замеченным для Джона. Она считала себя не состоятельной. Не цельной. И как будто стыдилась этого. Это было, конечно же, большим заблуждением. Пусть Джон не знал её до этого несчастья, он мог с уверенностью сказать насколько она совершенна в своих суждениях и насколько она прекрасна как личность, и как женщина. И она заслуживает того, что бы жить счастливо, а не принимать жизнь такой, какая она есть, не пытаясь что-то изменить.
Мэри пыталась повлиять на ход, сложившейся и устоявшейся жизни в этом доме. Но эти попытки были настолько неуклюжими, что только доставляли ей неудобства и нарушали ту идиллию, или даже то подобие идиллии, которое которое Джон наблюдал, прибыв сюда. Обычная семья с обычными житейскими проблемами, на первый взгляд казалась самой простой, и даже Мэри, тоже, поначалу была для Джона, самой обычной пациенткой. Но стоило ему узнать её поближе, как мнение его начало меняться, вместе с улучшениями Мэри в лечении. Чем быстрее она побеждала свою неуверенность и страхи, тем лучше он стал понимать её. И тем несправедливей, казалось ему её жизнь в заточении, на которую она сама себя обрекла.
– Мэри, – обратился как-то к ней Джон, после обеда, когда они по обыкновению занимались в библиотеке. Она старательно выводила буквы в тетради, практически без единой ошибки. – Мне хотелось бы с вами кое-что обсудить.
Она внимательно посмотрела на него, отложив в сторону ручку. Джон не знал с чего начать, но Мэри, как будто почувствовала его нерешительность, и сама завела разговор:
– Вы хотите поговорить о том, что скоро покинете этот дом, – сказала она.
– Вы как всегда удивительно проницательны. – Джон и вправду был немного удивлён, она лишь пожала плечами на это.
– Мне совсем не сложно понять, о чём вы хотите поговорить. Вы же сами как-то сказали, что я очень наблюдательна, и так как природа наградила меня этим довольно щедро, то не грех и воспользоваться этим её даром.
– Вижу, вы восприняли мои слова буквально, – он усмехнулся.
– Вовсе нет. – Она стала сосредоточенной и серьёзной. – Я думаю, что мне в будущем может пригодиться это моё умение.
– Что вы хотите этим сказать? – не понял он.
– Вы же хотели поговорить не только о предстоящем отъезде? Вам так же не безразлично моё будущее, впрочем, как и мне ваше.
– Но как? Как вы это делаете? – Джон был поражён. Она снова удивила его своей прозорливостью и прямолинейностью.
– Джон, – она мягко улыбнулась ему, – я же вам уже говорила, что чувствую людей. А вы, между прочим, дали этому вполне логичное объяснение. Наблюдение и всё такое прочее, – она махнула рукой не став заострять на этом внимание.
– Но всё же, – не унимался он, – наблюдательность это отменное качество, но прозорливость ваша, всё же порой похожа на мистику.
– Бросьте, вы же учёный человек, Джон. Вам совсем не пристало верить этому. Или я не права?
– Порой я и сам теряюсь в догадках, когда не могу объяснить природу чего-то неизведанного. В этом вопросе скепсис у меня полностью отсутствует, и я доверяюсь своим чувствам, не вникая в это достаточно глубоко.
– Вот уж не подумала бы, что вы можете быть настолько чувствительным, – усмехнулась она, но усмешка эта не была направлена на то, что бы как то обидеть его, а направлена на то, что бы поддержать.
– И, тем не менее, это так, – он ответил на её улыбку. – Моя мать всегда говорила, что в этом мире есть столько не изведанных нам вещей и событий, что полагаться только на свои глаза не стоит. В мире всегда есть место для чего не изведанного и нового. И при этом, она была яростной католичкой, которая исправно посещала церковь и учила меня молитвам. Такой вот парадокс.
– Что ж, ваша мать была мудрой женщиной. В этом я полностью с ней согласна. В мире и вправду нет ничего невозможного.
Они ненадолго замолчали, думая каждый о своём. В окно ярко светило солнце, облака по нему плыли так же медленно и размеренно, как и мысли Джона и Мэри. Наконец, она словно очнувшись от своих дум, повернулась к Джону и сказала:
– Я останусь здесь Джон. Я не могу быть совсем уж бесчувственной и эгоистичной. Я не готова к этому.
Джон даже не удивился этим словам. Ему стало понятно, что Мэри поняла, о чём он собирался с ней поговорить. Её слова расстроили его. Он хотел найти какие-то слова, которые смогут заставить её передумать. Слова, которые будут не только поддержкой, но и руководством к действию. Пока он соображал, Мэри встала со своего места и подошла к стулу, на котором сидел Джон. Она мягко положила ругу ему на плечо и, легонько похлопала по нему, и, не давая ему ничего сказать, молча вышла за дверь.
