Я взглянул на часы.
Прошло больше двух часов с тех пор, как мы с Луи расстались.
Я прикрепил записку к рулевому колесу: «Вернусь через десять
минут. Не уходи». И пошел сделать еще несколько телефонных звонков.
Совершенно нерезультативных.
Вернувшись, я обнаружил, что записка так и осталась
нетронутой. Я завел машину и поехал обратно, к нашему домику.
Хелен подметала пол. Голова повязана носовым платком, чтобы
уберечь волосы от пыли.
— Привет, — сказала Хелен, когда я внес в домик купленные
моим тренером продукты. — Что ты сделал с Луи?
— Не знаю, что случилось. Он ушел за покупками. Я велел
подождать меня в машине, когда вернется. Сроку дал ему полчаса. Я ждал больше
часа, а потом без Луи прикатил к тебе.
Она сняла платок, поставила метлу в угол, зашла в ванную,
вымыла руки и вышла оттуда, втирая в кожу какой-то приятно пахший крем.
— Ну, что ж, Дональд, у нас появился неплохой момент для
разговора.
— О чем?
— О многом.
Я присел рядом с Хелен на маленькую кушетку. Она поднялась с
нее и пересела на стул, лицом ко мне.
— Я хочу видеть твое лицо, — сказала она. — Если ты
собираешься мне лгать, я увижу.
— Начало разговора не слишком вдохновляет…
— Ты мне нравишься, Дональд.
— Вот это — приятное начало.
— Ты мне понравился с первого раза, как я тебя увидела.
— К чему ты ведешь? — спросил я уже серьезно.
— Да. Проще простого девчонке-симпатяшке напустить на себя
скромный вид и, если кто-то… ну, например, ты… на нее положил глаз, очень,
очень мягко привадить к себе. Я так не делаю. Когда мне кто-то нравится, я
влюбляюсь в него по уши. А когда мне кто-то не нравится, он мне просто не
нравится, вот и все.
Понимаешь?
Я кивнул.
— Та, первая ночь в пустыне, — сказала Хелен, — одна из
счастливейших ночей в моей жизни. Вторая ночь была почти так же хороша.
— А теперь?
— Теперь же мне все это не нравится.
— Почему?
— Я думала, мы тянемся друг к другу.
— Так оно и есть.
Лицо Хелен исказилось, как от боли. Она посмотрела мне прямо
в глаза.
— Неправда. Ты охладел ко мне. И я думаю, что знаю, из-за
чего… Этот рэкет, мое мошенничество как способ жизни… Так?
— Я к тебе не охладел, Хелен. Ты мне нравишься. Все больше и
больше.
— Да? Допустим, что так. — Она помолчала. — Как бы то ни
было, но мое сотрудничество с Кулаком, машинный этот рэкет… Я жила на свой
страх и риск, зная, что я по одну сторону закона, а полиция — по другую.
Впрочем, и «быки», и служащие казино тоже сплошь и рядом
преступают закон. У меня много раз они вымогали деньги. Даже Кулак попадался
пару раз. Вот почему я и смотрю на полицию… ну, как на полицию.
Я молчал.
Она отвела глаза, устремив их на кончик своей туфли.
— Ну, Дональд, я же не говорю, что ты… — пробормотала она, —
если ты думаешь, что мне что-то известно об убийстве Кулака, и ты решил, что я
расколюсь из-за симпатии к тебе, из-за… взаимной нашей симпатии… Ты решил
разыграть для меня спектакль, сделать вид, что бросил частный сыск, и таким
образом вытянуть из меня то, что я знаю… — Она вдруг сбилась, покраснела, потом
внезапно успокоилась, уставившись на меня своими темно-серыми глазами. — Так
вот, Дональд, мне кажется, что я тогда в самом деле могла бы тебя убить… Если
ты таким образом меня дурачишь…
— Тогда я не поставил бы тебе это убийство в вину.
Она продолжала изучающе смотреть на меня.
— Собираешься что-нибудь добавить?
Я улыбнулся и покачал головой.
Она резко встала.
— Будь ты проклят, Дональд! Хотела бы я знать, что ты со
мной сделал!.. Но вот что, — я ведь уверена, что ты продолжаешь расследование.
Но тогда запомни, что я тебе сказала!
— Обязательно запомню. Но… Как ты думаешь, где сейчас Луи?
— Откуда мне знать? Ты дал ему денег?
— Да.
— Он все-таки какой-то странный, этот Луи.
— В каком смысле?
— Получает удовольствие от драки.
— Еще?
— Не знаю. Все идет от этой любви мужчин к дракам. Они все
становятся чокнутыми рано или поздно.
И Кулак тоже был отчасти таким. Это помогает им жить.
Не видеть вещи так, как вижу я… И ты… Послушай, Дональд, ты
впрямь надеешься, что чуть погодя, если ты будешь рядом, то я настолько потеряю
голову, что все разболтаю?
— Я как-то об этом не задумывался.
— Самое время задуматься.
— Ладно, задумаюсь.
— Если ты когда-нибудь попытаешься расспрашивать меня об
этом, я… тебя убью. Я… я не только тебя возненавижу, но… но… со мной ужасное
произойдет что-то, Дональд. Я потеряю опору. Пожалуйста, Дональд, дай мне шанс
начать человеческую жизнь. Если это спектакль, давай кончим его прямо сейчас, и
тогда, может быть, я смогу все это пережить. Если я прожду еще несколько дней в
таком состоянии…
— У тебя здесь, в Рино, есть друзья? — спросил я, меняя тему
разговора.
— Нет.
— Куда же ты пойдешь и чем станешь заниматься?
Ее взгляд стал жестким.
— Слушай, неужели ты думаешь, что тебе удастся меня
испугать? Если зайдет речь о том, что единственный выход — пойти к кому-то на
содержание, я тут же приму большую дозу снотворного… Я могу рвануть отсюда
прямо сейчас, безо всего, кроме рук… Ну, в общем, я проживу, Дональд… Во всяком
случае, тут же не побегу продаваться.
— Что же станешь делать?
— Не знаю. Что-нибудь подвернется. Ну так как?
Собираться?
— Что касается моего желания, то — нет.
— Ты не откроешься?
— Ты не хочешь рассказать мне, что тебе известно про
убийство Кулака… Я надеюсь, что ты этого никогда и не захочешь, и не сделаешь.
— Ах ты, Дональд-путешественник… Я тебе выскажу все сразу.
Черт тебя побери! Ты можешь выкачать из меня все, что тебе нужно. Можешь
спрашивать меня о чем угодно, и я все тебе расскажу. Но если ты спросишь меня о
Кулаке, о той ночи, когда его кокнули, я… Я… ну, наверное, расколюсь, но как
только ты задашь мне этот вопрос, я буду точно знать, зачем ты стал
путешествовать со мной. — Движением руки она обвела автостоянку. — А когда я
буду знать наверняка, что ты все это проделал, чтобы я не в состоянии была
сказать «нет», о чем бы ты меня ни спросил… мне будет… так плохо, так плохо,
что я никогда не сумею вновь почувствовать себя человеком и думать, что в мире
еще осталась какая-то порядочность… Ты до конца меня понял?
