– Он виртуозно играет на лютне, – сообщает мне Джулс. – Очень жаль, но традиционная британская фолк-музыка умирает. В Лондоне ценят новый звук и драйв. Но родители Реми стараются сохранить нашу историю.
Первые касания медовых струн, и трели лютни снимают груз с моих плеч. В расслабленном умиротворении я слушаю и думаю о том, как молодежь в Майами ходит по клубам Маленькой Гаваны танцевать сальсу, учит младших кузенов или кузин играть в домино и при этом ест банановые пончики. В моей культуре тоже многое на грани вымирания. Но мы стараемся, чтобы традиции росли высокими и крепкими, как кукурузные стебли в саду моего двоюродного дяди.
После нескольких композиций толпа начинает скандировать имя Джулс. Генри замечает ее и машет. Мне нравится, что они знают и ценят ее. Джулс-только-не-называй-меня-Джулиана действительно жемчужина Винчестера.
– Иди, любимая. Покажи Лайле, на что еще ты способна, – подначивает Реми.
Джулс отмахивается.
– Просто немного повеселимся, – говорит она мне, затем обходит стулья и подходит к Генри, чтобы посоветоваться.
Мой разум возвращается к музыке.
– Мне показалось, или некоторые песни «Голдлайн» похожи на произведения Генри?
Орион кивает.
– В этом фишка Джулс. Она обожает смешивать разные стили в своих песнях. Она часто делает отсылки к старым композициям в своей современной музыке. Песня о поездах, которая тебе понравилась, – это отсылка к английским колыбельным.
Мы поворачиваемся назад, когда Генри играет новое вступление. Джулс не успела спеть двух строчек, отдающихся от деревянных панелей, которыми обшит паб, как у меня отвисла челюсть. Она демонстрирует, должно быть, годы тренировок; своим классическим энергичным сопрано Джулс исполняет старую фолк-балладу.
– Это песня шестнадцатого века, – шепчет Орион, наклонившись ко мне. – «Пролей по мне слезы».
Песня накрывает меня. Запоминающаяся мелодия, сладостно-грустные слова и этот голос. Ко второму куплету несколько слез стекают по моим щекам. Орион кладет руку мне на плечо, приглашая под свое крыло. Я не задумываясь опускаюсь в его объятия, как на свою кровать. Складываю руки, словно шар из теста. Я чувствую себя в безопасности, прижимаясь к его черному хлопковому пуловеру.
Я бросаю взгляд на его нежное лицо и замечаю, что не только у меня слезы на глазах. Готова поспорить на свою пекарню, что он думает о маме, которой, скорее всего, тоже понравилось бы есть рыбу с картошкой фри и слушать песни Джулс этим вечером. Я сжимаю его руку. Я знаю. Я тебя понимаю.
Орион наклоняется и целует меня в макушку. Друзья обычно так не сидят. В последнее время я слишком часто касаюсь Ориона Максвелла. Неважно, что мне осталось жить здесь недолго. Он всегда касается меня в ответ, каждый божий день. Учитывая, кто я, где я и откуда, что это могло значить? Что все это значит сейчас?
После музыки, «пудинга» и прощаний мы с Орионом уже на полпути к Милли, когда он резко останавливается.
– На улице так хорошо, правда? Хочешь прогуляться пешком, а отец уедет домой на байке?
Я киваю.
– Он тоже ездит на Милли?
Орион ведет нас по небольшой дорожке вдоль Хай-стрит.
– Она принадлежала отцу, когда он был в моем возрасте.
Я улыбаюсь, но меня все еще разбирают вопросы. От столика в углу до цементной дорожки он ни разу не отпустил меня. Мы идем под руку, наши лица так близко, что мы можем спокойно разговаривать, несмотря на шум улиц. Но Винчестер – маленький город. Вскоре мы выходим на Сент-Кросс, где слышно только шелест деревьев.
Я больше не вынесу этого. Я совсем забыла о смелости. Ведь я повелительница кухонь! Я что, не могу задать вопрос? Я смелая. Я не буду беспомощно гадать.
– Орион.
– Лайла. – Сбоку от меня раздается грохот, пока мы идем, и идем, и идем.
– Что мы делаем?
– Идем домой, милая.
Одно очаровательное слово, и моя смелость улетучивается.
– Нет. Ты и я. Что… между нами?
Орион останавливается и поворачивается, чтобы посмотреть мне в глаза. Но он все еще близко, как и всегда в последнее время. По его лицу расползается улыбка, гр-р, он сразу понял, о чем я. Хитрая задница!
– Ладно, может, нам действительно нужно кое-что прояснить, – говорит он.
Я киваю.
– Во-первых, ты моя подруга и всегда ей будешь.
– А ты мой друг.
– Хорошо. Это хорошо. – Он улыбается. – Но как мы… то, как мы…
– Да, все это. Я хочу сказать, друзья обычно не…
– Нет, ты права. Так что это значит, что мы… – говорит он небу, звездам, побледневшим от желтых уличных фонарей.
– Но…
Pero…
И вот опять. Один слог на его языке, два – на моем.
– Но, да, – говорит он, на этот раз мне. – Видишь, я застрял здесь. – Он проводит по моей руке, от локтя до запястья. – Если бы мы были…
Мы не заканчиваем предложения, но я все прекрасно понимаю.
– Верно. Только мы не…
Он берет меня за руку.
– Ну, конечно. Я понимаю, через что тебе пришлось пройти и что ты потеряла. Я также понимаю, что ты приехала не навсегда.
Майами. Третье сердце на этой улице, которое пытается любить меня еще сильнее.
– Но ты и я, – говорю я. – Мне нравится то, что между нами, и мне весело…
Он обнимает меня за плечи.
– Мне тоже нравится то, что между нами, и мне тоже очень весело. Слишком весело, чтобы просто уйти.
– Тогда не уходи? – Не оставляй и ты меня.
– Нет, Лайла. – Он обнимает меня крепче, чтобы скрепить свои слова, и добавляет: – Давай поступим так. Давай создадим новую категорию отношений. Не будем вешать на них конкретный ярлык. Оставим его пустым, а дальше будет видно.
– Ты это имел в виду, когда говорил, что не просишь лишнего у бога, вселенной или самой жизни?
Я чувствую его кивок.
– Именно это я и имел в виду.
– Я никогда этого не делала. Я всегда требовала того, что хочу, от каждого, кто меня слушал. Даже если меня не слушают, я стараюсь быть услышанной и понятой. Поэтому я оказалась здесь. – Я отстраняюсь, и он смотрит мне в глаза, когда я говорю: – Но это также привело меня сюда.
Он выдыхает, обнимает меня одной рукой за плечи и ведет нас дальше.
– Майами ждет – чертовски везучий город. Как и твоя семья, и твой бизнес, – задумчиво говорит он.
– Да. – Золотой кулон в виде голубя бьется о грудь при ходьбе.
– И когда тебе станет лучше, ты снова кого-нибудь встретишь. – Он прижимает меня чуть крепче. – Но у меня есть пара требований к любому твоему будущему чуваку. Гипотетически говоря, разумеется.
