Басута был выбрит до синевы. Изящные черты его лица от этого казались прорисованными более рельефно. От него исходил тонкий запах алкоголя – я его почувствовал, когда Председатель проходил мимо. И, кажется, продолжал улавливать потом, когда между нами было уже несколько метров.
Нельзя сказать, что Басута был одет небрежно. Он сам был помят, это да – но отнюдь не его костюм. Зато у господина Председателя можно было поучиться тому, как дорогие, инопланетного происхождения вещи носить так, чтобы едва заметная нотка небрежности подсказывала окружающим, что в глубине души хозяину тех вещей на этих самых окружающих наплевать. Высокий благородный лоб Басуты был чуть тронут философским страданием – но я подозревал, что вызвано оно не тяжёлыми размышлениями об экономическом положении колонии Имллт, а похмельным синдромом…
Я неспешным уверенным шагом дошёл до тумбы с пирамидкой в центре приёмной. Со мной не заговорили – и я не стал ничего говорить. Напустил на себя вид человека, исполняющего рутинные обязанности по службе, вставил свою профессиональную карточку в приёмное гнездо и молча принялся орудовать с пирамидкой управления. Так мне было проще соблюсти важное правило из кодекса космических охотников: «И не сказав ни слова лжи!» Пусть мой друг и учитель за меня порадуется – уйти, если что, тоже нужно суметь красиво…
Говорил в приёмной только пресс-секретарь. Ему почему-то показалось, что сегодня не был в полной мере соблюдён протокол, а это при общении с человеком, принёсшим сообщение от Космодрома, вообще-то чревато. Если посмотреть на вещи непредвзято, то он был, наверное, прав: то ждать приходится часами, то приём начинается без положенного официального приветствия. Но всё это было бы справедливо только в том случае, если бы я действительно принёс рутинные извещения от Космодрома, а не пытался протащить в правительственную информационную сеть документ шокового содержания без высочайшей подписи…
– … Мы говорили с агентом Ачетом о любви, господин Председатель… – слышал я краем уха. – Какое это хлопотное дело – Родину любить…
Басута слушал его, чуть опустив голову. По лицу господина Председателя Кондуктории я мог с уверенностью прочитать, что больше всего на свете он сейчас желает не любви, а того, чтобы его собственный пресс-секретарь наконец заткнулся.
– … В такой дождь не всякий к своей девушке решится пойти… Или даже поехать… – не унимался Стап. – А мы вот должны… На своём посту…
Кажется, я стал понимать – это он пытался так мне чуть-чуть польстить, чтобы, если что, я не упомянул в своём отчёте для Космодрома про мелкие служебно-алкогольные безобразия в стенах Кондуктории.
– Ты что же, бабу равняешь со служебным долгом? – не выдержав, вполголоса недовольно проговорил Басута.
– Есть много общего… как мне кажется… мать и родная наша колония… – вздрогнув, Стап с лёгкого перепугу понёсся во все тяжкие скользкой философии пафосных штампов. – Породившая нас сущность… субстанция… Посреди холодного космоса…
Басута поднял на пресс-секретаря страдальческий взгляд… Как вовремя! У меня в перевёрнутой сияющей пирамиде проекционного экрана как раз заканчивался диалог регистрации нового документа в правительственной сети. Терминал вот-вот должен был наложить входящую шифропечать секретариата Председателя Кондуктории, после чего выполняется загрузка самого послания. И как только она закончится – послание можно будет смело называть Посланием. Ибо с этого момента жаркие, но абстрактные политические дискуссии о том, может ли последовать вторжение на Имллт со стороны негативно настроенных к нам высших колоний Малого Кольца, потеряют всякий смысл. И, может быть, мы хоть тогда со страху за оставшиеся годы попробуем что-то сделать для своей защиты… Как это сделали жители колонии Зит.
Процесс загрузки документа, наверное, ещё можно было как-то прервать, если вовремя глянуть на его выходные данные, выстроившиеся лесенкой вдоль бесцветной грани… Я хорошо знал процедуру регистрации, и пальцы мои работали очень быстро, но белая грань, соединяющая добро и зло, демаскировала меня – ведь послания от Космодрома к правительству Кондуктории обычно были выдержаны в красно-фиолетовых тонах… Однако эти несколько таких нужных мне секунд, это время для короткого окрика, было упущено… Смешно, но, кажется, эта нелепая беседа о любви сыграла мне на руку… Стала той случайностью, которая способна сделать удачной самую дерзкую авантюру.
Охранники всё видели, это да. Но они, эти самые вышколенные, самые отборные на всей планете громилы, только таращили свои оловянные глазки на сияние голографического экрана и стояли в соответствии с утверждённой схемой расположения охраны, демонстративно держа руки у нижней части живота – чтобы, в случае чего, было удобно мгновенно откинуть полу пиджака, скрывающую оружие…
Вот уже и покорёженный значок взломанной шифропечати Лаха выпрыгнул из моей карточки в светящееся информационное поле над пирамидкой управления… Последняя команда: «Документ зарегистрирован». Ну, теперь держись…
Басута, жмурясь от головной боли, наконец, набрал приветствие и его пирамидка засветилась… Если бы всё было по-честному, сейчас была бы его очередь что-то делать с документом – визировать, назначать исполнителей, набрасывать стандартный унизительный ответ… На мой экран он так и не взглянул. Я постарался незаметно перевести дух. И даже надежда появилась: «А вдруг пронесёт?» Действительно, почему бы не пронесло меня, наглого агента адвослужбы, который обвёл вокруг пальца Председателя правительства собственной колонии… Ведь не враг же он своему народу, господин Председатель-то, в конце концов… И колонии родной…
«Ха-Ха! Стоп! – подумал я в приступе самоиронии. – Эдак меня в ту же дискуссию о любви сейчас затянет…»
– Так… – озадаченно пробормотал Басута.
– Так… – тон Председателя Кондуктории едва заметно изменился. Басута сосредоточенно вчитывался в текст, чёрными бисеринками висящий у белой грани его проектора. По-моему, в тот момент он уже понял, что произошло… Но по инерции всё ещё отказывался этому верить. Стап тоже внезапно умолк.
– Я же говорил, что подобной утечки давно следовало ожидать… – через полминуты подавленно пробормотал пресс-секретарь.
Басута зыркнул на него так, что тот язык, наверное, проглотил.
На длинной шее Председателя Кондуктории вверх-вниз заходил кадык. Я буквально видел, как с него слетел хмель. Нервно дёрнув пальцами, он ещё раз быстро проверил заголовок только что зарегистрированного документа. А подписи Космодрома-то на нём не было…
– Так… – сосредоточенно повторил Басута.
Председатель Кондуктории сидел и смешно морщил свой высокий красивый лоб.
– Так это что, самодеятельность? – как-то буднично спросил он, рассеянно глядя по сторонам.
– Это важная, срочная информация для правительственной сети и… – начал было я, но договорить не успел.
Басута сделал охраннику едва заметный знак и меня сзади чем-то ударили по голове. Весь мир вдруг стал каким-то большим и звонким, тумба с интерфейсной пирамидкой поехала у меня из рук…
