Я расту вширь, а ты день ото дня становишься тоньше. Я смотрю, как ты чахнешь. Боюсь, завтра я смогу видеть сквозь тебя. Боюсь, потом ты и вовсе исчезнешь.
– Она не попрощалась, но по каждому слову было ясно: это конец. Я знала, просто знала, что-то стряслось! – По морщинистой щеке Ханны катится одинокая слеза. – Я волновалась за вас обеих. Писем больше не было, и я испугалась, что с Грейс случилось самое худшее. Но меня терзало смутное ощущение, что ты жива. Возможно, это была лишь надежда. Я начала составлять список мест, где бы ты могла оказаться, если бы все же родилась, если бы Грейс решила тебя куда-то отдать, но так и не смогла… То есть я никогда не пыталась тебя отыскать.
Но кто-то же отыскал. Кто-то позвал Оливию домой.
– Наверное, в глубине души я надеялась, что ты где-то в безопасности.
Опять эти слова: «в безопасности». Что это значит? В могиле тоже безопасно.
В Мерилансе она была в безопасности. Что не означает счастлива или благополучна, не означает, что там тепло с ней обращались.
– Я видела стольких Прио́ров, зачахших здесь, – бормочет Ханна себе под нос. – И всё, чтобы охранять эти проклятые врата.
Оливия хмурится. Она касается руки Ханны, и та оторопело смотрит на нее, приходя в чувство.
– Мне так жаль, – говорит она, стирая со щеки слезу и поднимаясь на ноги. – Я просто зашла сказать, что каша уже на плите.
Ханна торопливо выходит, а в голове Оливии роится миллион вопросов. На полпути к двери экономка замирает, ища что-то в кармане.
– О, почти забыла. Нашла это внизу, подумала, тебе понравится.
Она достает карточку размером с ладонь и показывает Оливии. Увидев изображение, та замирает. Это портрет девушки, которая смотрит в сторону. Такой могла бы стать Оливия через несколько лет, будь ее волосы темнее, а подбородок – более заостренным. Но озорной взгляд в точности как у нее, и Оливия понимает вот что: во-первых, она смотрит на изображение своей матери, а во-вторых, уже видела эту девушку раньше.
Или, по крайней мере, отдельные ее части, что парили в коридоре внизу. А значит, Ханна права и одновременно ошибается. Грейс и впрямь никогда не вернется домой. Она уже здесь.
Останься со мной. Останься со мной. Останься со мной.
Я бы тысячу раз написала эти слова, будь они в силах удержать тебя здесь.
Глава восьмая
Грейс Прио́р мертва. После стольких лет Оливия, наконец, узнала, что ее мать не вернется. И все же раньше была тончайшая нить надежды. Словно приоткрытая дверь. Теперь же и та захлопнулась.
Оливия с портретом в руках садится на пуф.
«Что с тобой случилось?» – гадает она, вглядываясь в картинку, будто это не застывшее изображение, набор линий и мазков масляных красок. Будто оно может ей что-то поведать.
«Почему покинула?..» – спрашивает Оливия, подразумевая и Галлант, и себя. Но девушка на портрете лишь косится в сторону, словно уже замышляет бегство.
Оливия досадливо вздыхает. Лучше уж гуля расспросить! Возможно, она так и сделает. Поднявшись, Оливия ставит портрет на стол и направляется к двери. И только пройдя мимо зеркала, замечает, что все еще разгуливает в ночной сорочке.
Вчерашнее унылое платье так и валяется заброшенным на полу. Чемодан стоит нараспашку, там ждет еще один серый наряд. Он принадлежал кому-то другому: воспитаннице Мериланса, сиротке из садового сарая. Оливия не в силах опять натянуть на себя прошлую жизнь, снова ощутить ее всей кожей.
Оливия направляется к шкафу и рассматривает все еще висящие там платья, пытаясь воссоздать образ матери по клочкам материи, представить женщину, которую никогда не знала.
Платья Оливии велики, но не слишком. Несколько дюймов в талии, несколько лет разницы. В каком возрасте Грейс сбежала? В восемнадцать? В двадцать?
Оливия выбирает желтое платье и пару туфелек чересчур большого размера. Пятки при каждом шаге выскальзывают, отчего она самой себе кажется ребенком, который играет в переодевание с материнскими нарядами. В общем-то, именно так и есть. Оливия со вздохом сбрасывает туфли, решив пойти босиком, затем берет свой блокнот для зарисовок и отправляется искать ответы.
* * *
Днем Галлант выглядит совсем иначе.
Ставни открыты, окна распахнуты, внутрь льется свет, и тени отступают, прохладный ветерок гонит прочь застоявшийся воздух особняка.
Но солнце приподняло завесу тайны, и теперь Оливии ясно, что дом не такой уж великолепный, как ей показалось вчера. Галлант – старинное поместье, которое изо всех сил борется с запустением. Элегантный образ начал портиться, кожа слегка обвисла на костях.
На лестнице Оливия замирает и смотрит вниз, на пол вестибюля. В темноте она ничего не заметила, но с высоты видит: инкрустированный рисунок – это вереница концентрических кругов, склоненных под разными углами. Она тотчас вспоминает скульптуру, найденную в кабинете. Металлические кольца вокруг модели дома. То есть домов – их же было два.
Продолжая спускаться по лестнице, Оливия слышит звуки, доносящиеся снизу.
Тихое бормотание, металлический стук ложки о тарелку. Желудок начинает урчать. Оливия все ближе к кухне, и вот уже можно разобрать отдельные слова.
– Неужто это добрый поступок – оставить ее здесь? – спрашивает Эдгар.
– Ей некуда пойти, – отвечает Ханна.
– Она может вернуться в школу.
Оливия стискивает блокнот. В груди расцветает пламя бунта. В Мериланс она не вернется! Это лишь прошлое, не будущее.
– А если они ее не примут?
Оливия пятится от кухни.
– Она не представляет, что такое быть Прио́ром. Жить здесь.
– Значит, следует ей рассказать.
Она замирает босиком на полу, настораживается, но Эдгар со вздохом продолжает:
– Решать Мэтью, а не нам. Он хозяин дома.
Услышав это, Оливия только закатывает глаза и поворачивается прочь. Всего пять минут она провела с кузеном, и тот дал понять, что ей здесь не рады. Вряд ли он захочет объяснить почему. Если Оливии нужна правда – придется найти ответы самостоятельно.
Она шагает дальше. Один коридор, второй… По всей длине стен тянется череда семейных портретов. Лица меняются, стареют – тот, кто был изображен на одной картине ребенком, на второй становится взрослым, а на третьей – обзаводится собственной семьей. Под каждой рамой – маленькая табличка с именем.
Галерея начинается Александром Прио́ром, мужественным господином в пальто с высоким воротником. С картины на Оливию смотрят те же серо-голубые глаза, что у Мэтью.
