На краю сада трепещет призрак. Не прежний старик, а дядя Оливии, по крайней мере, его обрывки. Оливия мысленно дорисовывает остальное, воображая Артура не гулем, а человеком, который прислонился к ближайшему дереву, скрестив руки на груди. Он таращится на Оливию, та смотрит в ответ, но призрак не исчезает под ее взглядом, даже шагает к ней.
«Стой, – думает Оливия, – не подходи!»
К ее удивлению, это и происходит. Лицо его подергивается, и он отступает в тень деревьев, оставляя Оливию одну перед ограждением.
Она ведет пальцем по краю двери, вдоль зазора между железом и камнем. Если не считать пары штырей, торчащих в узкой щели, шириной та – с большой палец. Или корешок дневника. Закусив губу, Оливия просовывает книжицу между дверью и стеной.
Прошло столько лет, дневник уже не тот. Он стал чуть шире, вырванные Анабель страницы неровно торчат, годы подпортили уголки и помяли обложку.
И все же он подходит! Корешком вперед зеленый дневник скользит в щель, будто ключ в замочную скважину, а два штыря встречаются со знакомыми бороздками.
Здесь познакомились родители Оливии.
Так они разговаривали. Послания и рисунки передавались туда и обратно через неоткрывающуюся дверь в стене, ведущую в никуда.
Оливия убирает руку, и дневник удобно устраивается в зазоре – лишь на миг, время, что требуется для вдоха. А потом мир выдыхает… Поднимается ветер, внезапный порыв подхватывает платье Оливии, треплет волосы и выбивает с места дневник. Если бы ветер дул в другом направлении, книжица упала бы вперед, к хозяйке, однако он налетел с противоположной стороны – дневник провалился сквозь щель и исчез за стеной.
Оливия шипит, стиснув зубы.
Толкает старую дверь, но та, конечно, заперта, поэтому Оливия торопливо шагает к краю стены, туда, где камни рассыпаются в прах, где сходятся травы и та сторона сливается с этой.
Всего лишь шаг, уверяет себя Оливия.
И все же нерешительно медлит. Бросает взгляд через плечо на сад и неясные очертания дома, а в воздухе висит грозное предупреждение Мэтью.
Но Оливия не боится старых россказней.
В мире много странностей. Мертвые твари, что скрываются в тенях, дома, полные призраков. А это – просто стена. Стоя здесь, у края, Оливия видит поле, раскинувшееся впереди. Выглянув из-за ограждения, замечает дневник, который лежит во влажной траве и ждет, пока его поднимут.
Оливия набирает в грудь воздуха и огибает стену.
Позаимствованная у матери желтая галоша пересекает границу, и странное дело: Оливия тут же вспоминает статую в фонтане, женщину с простертой рукой, не приветствующую гостей, а предостерегающую, будто говорит им – возвращайтесь, держитесь подальше. Но лицом фигура обращена к внешнему миру, не к стене, и нога Оливии твердо ступает на землю.
Всего один шаг…
Шаг между «здесь» и «там», стороной, обращенной к Галланту, и той, что смотрит на поля. Один шаг… В глубине души Оливии чудится: она вот-вот ощутит некое магическое течение, заблудившийся ветерок, который подтолкнет ее вперед или отбросит назад, но, по правде говоря, не чувствует ничего. Никаких знаковых перемен, внезапного погружения, мурашек, бегущих по коже от мира, который перевернулся вверх тормашками. Просто старый добрый трепет от того, что делаешь запретное.
Для верности Оливия шагает назад, на сторону сада.
Ничего. Она чувствует себя глупым ребенком, что перескакивает через трещины на тротуаре, словно в них – раскаленная лава.
Оливия опять перешагивает границу, бросив взгляд на Галлант – тот, ни капли не изменившись, высится на прежнем месте, – и поворачивается к миру, который ждет впереди. Он выглядит точно таким же. Пустое поле, тот же травянистый склон, только неухоженный, зеленый дневник матери лежит где и упал, у подножья стены.
Оливия направляется к нему, но на полпути снова налетает порыв ветра. Он распахивает обложку и выхватывает вырванные страницы, рассеивая их по еще влажной траве.
Безмолвно вскрикнув, Оливия мчится за ними.
Одна зацепилась за чертополох неподалеку.
Вторая – за крепкий тростник.
Третью Оливия ловит в воздухе, когда та пролетает мимо.
Четвертая лежит в грязи.
Последняя упала дальше всех в поле, и когда Оливия добирается до нее, подол синего платья намок, босые ноги замерзли, а желтые галоши все облеплены грязью и листьями.
Оливия возвращается к стене, где лежит распахнутый дневник, страницы которого колышутся туда-сюда на ветру. Она вставляет сырые и помятые листки в книжицу, решив отыскать в особняке липкую ленту или клей, чтобы прикрепить их на место.
Уже поздно; по крайней мере, Оливии так кажется. Из-за низких туч непонятно, еще день или уже наступили сумерки, невозможно догадаться, который час. Оливия прячет дневник под мышку и торопливо шагает к краю стены, надеясь, что ее отсутствие осталось незамеченным. Что Ханна все еще дремлет у камина, Эдгар напевает на кухне, Мэтью отдыхает в своей постели, а не сидит за роялем, привычно устремив взгляд на сад и дверь. Увидь он, как Оливия огибает стену, его настроение здорово бы подпортилось.
Она направляется к краю стены, вот только та все не заканчивается. Оливия растерянно смотрит назад. От конца ограждения до двери ровно двенадцать шагов – она измерила, – но это расстояние уже пройдено, а впереди еще столько же. Оливия продолжает идти, но с каждым шагом стена удлиняется, а ее конец становится недосягаем. Она неуклюже бежит, но камень всегда немного опережает. Стена тянется дальше и дальше, Оливия, задыхаясь, останавливается, и ее накрывает паника.
Она разворачивается, собираясь вернуться к железной двери. И замирает.
Поле исчезло. Нет высокой травы. Нет чертополоха. Нет диких трав.
На их месте стоит сад.
Вернее, его руины. Засохшие ветки, пожухлые цветы с бледными лепестками и бесцветными листьями. По одну сторону – фруктовые деревья с голыми ветвями, по другую – остатки овощных грядок, посадки давно сгнили или рассыпались на семена.
А впереди, наверху, над разоренным садом, высится еще один Галлант.
Глава семнадцатая
Однажды в Мерилансе матушка Сара проводила урок рисования. Оливия давно училась рисовать сама – привычка к этому появилась рано. Запечатлеть мир вокруг, перевести его в прямые и кривые линии, язык жестов, понятный каждому… – была в этом некая сила.
Но однажды девочкам велели изобразить самих себя.
Матушка выдала каждой лист бумаги и карандаш и показала, что делать, как измерить расстояние между глазами, форму носа, скул и улыбку. А потом предоставила воспитанницам свободу.
