Понурившиеся у стены работяги подавленно молчали, завороженно созерцая носки собственных сапог. Никто не поднял голову и никто ничего не потребовал.
— Двинулись — рявкнул бригадир Паттари, первым делая шаг в ворота Манежа — Впереди тяжелый мать его день…
* * *
Вода не любит плена. Вода всегда ищет выход. И порой находит лазейку. Или прогрызает ее…
Хорошо, если сначала это тонкая струя и утечку вовремя замечают. Но иногда прорыв бывает куда серьезней — и тогда в прилегающие к бывшим бассейнам коридоры и путеводы врывается пенная водная масса, что тащит с собой все то, что содержалось в рыбных садках. А там не только водоросли и рыба. А уж если это садки с молодью, то там на дне предостаточно отмокающей «мертвой» земли и водорослей.
Когда земля в теплицах и прочих посадках совсем истощается, ее заменяют плодородным илом, который раз в год вычерпывают со дна рыбных садков. Туда щедро замешивают всякую рыбную гниль и пусть запах убойный, зато земля настолько «жирная», что по словам работающих там, все посаженное растет прямо на глазах.
Но нам все же могло повезти хоть чуток…
Но не повезло.
Седьмой садок оказался без рыбной молоди — это была мокрая яма гниения. По сути яма с компостом, где обогащалось немало будущей тепличной землицы. Сюда сбрасывали умершую рыбу и вообще все то, что не могло пойти в корм животным и птицам. Этот садок и прорвало, в секунды буквально вбив его содержимое в нижние технические коридоры. Там же проходило несколько резервных вентиляционных коробов и хотя пострадать они теоретически были не должны да и угрозы убежищу не было, проверить требовалось немедленно. Но чтобы это сделать, сначала нужно откачать воду и ликвидировать грязевые завалы…
Навалившись всем телом на рычаг насоса, я опустил его и выпрямился, пока мой напарник опускал свою сторону этого скрипучего аттракциона. Ручная старая помпа, скрипя, булькая и хлюпая, втянула в себя очередную порцию грязной жижи и выплюнула ее в подрагивающий брезентовый рукав, что тянулся по полу вдоль коридора.
Четвертый час работы… и я уже в изнеможении. Болел каждый ушиб. На кой черт я подписался на это дерьмо? Дерьмо в буквальном смысле слова… И мы продвинулись максимум на три метра вперед. Да воду откачали почти всю, но вот грязь… грязь будто живая подалась нам навстречу, заставив нас отступить и вернуться к началу железной вертикальной лестницы.
— Время черпать, сурверы! В дружную цепочку, парни! — просипел бригадир, первым берясь за ведро и замирая в паре шагов от лестницы.
Хитрый ублюдок…
Он будет просто передавать ведро. Тот, кто у лестницы — ему придется еще и поднимать его над головой, передавая третьему. А остальным — таким как я — самое время залезть по яйца в это вязкую стылую жижу и, зачерпывая прямо перед собой, передавать ведра по слишком короткой цепочке, одновременно стараясь не поймать хлебалом прилетающую пустую тару. А это довольно тяжело сделать, когда в глаза то и дело бьет свет чужого налобного фонаря…
Может психануть и уйти? Руки и плечи ломит так сильно, как еще никогда не ломило. Тут наложилось одно на другое — травмы, недосып, слишком тугой рычаг помпы и то, что бригадир давал мне отдыха меньше всех, постоянно напоминая о той оплате, что я выбил за себя.
— Учетверенная ставка, сурвер Амос! — он будто услышал меня, хрипло заорав на весь путепровод — Раз тебе платят больше всех — то и лезь глубже всех, сурвер! По самый пупок давай — начать надо с вон того омута жижи, пока эту грязевую плотину не прорвало!
Может психануть и уйти? Вонь настолько сильная, что мне отбило обоняние. Но переносицу ломит нещадно — и это суммируется с приступами тошноты и головной болью. Хотя тянет блевать не только мне — трое уже опорожнили желудки, остальные вот-вот последуют их примеру.
— Живее, сурвер Амос! Чего застыл на месте? Денежки так легко в этой жизни не даются!
Может психануть и уйти? Эта почти ядовитая грязь уже покрыла меня с головы до ног, проникла под пластыри и повязки, попав в каждую рану и ссадину. Жжение уже поутихло и почти незаметно на фоне трещащей от боли башки…
Да… я могу уйти прямо сейчас. И пошло все к черту — вместе с той сурверской взаимопомощью, которую я пока в своей жизни и не видел ни разу. Но… я ведь сам подписался на эту работенку. Лезть в вонючее дерьмо — мой выбор. Раньше меня заставляли бригадир и моя трусость. И я подчинялся. Но сейчас я сам решил, предварительно выбив себе отличнейшие условия — пожалуй, лучшие в моей жизни.
Так что…
— Сурвер Амос!
Наклонившись, я зачерпнул ведром жижи, чуть повернулся и передал его назад. Стона я не сдержал. Ребра отозвались мучительным спазмом, обещающим мне все круги ада. Я рассмеялся. Хрипло, во весь голос, не обращая внимания на скрестившиеся на мне лучи чужих налобных фонарей, в то время как мой собственный луч бил в заляпанный дерьмом потолок. Из дерьма торчала удивленно раскрывшая рот тухлая рыбья голова, что тоже смотрела на меня.
— Все… — выдохнул кто-то почему-то облегченно — Вот он и потек чердаком…
— Потекла твоя задница — буркнул я, цепко хватая прилетевшее ко мне второе ведро и окуная его в центр грязевого омута — Р-раз!
Полное до краев ведро с тяжелым чавканьем вылезло из тухлого болота, проделало полукруг и уперлось в протянутые рукавицы стоящего за мной.
— Два! — едва выпустив первое ведро, я вскинул руки и поймал второе, летящее мне прямо в голову. А ведь швырнул его бригадир, взяв из стоящих рядом резервных. То ли хочет наконец-то пробить мне башку под благовидным предлогом, то ли просто убыстряет и без того тяжкий темп, спеша проведать как там его избалованный сыночек с пораненной коленкой…
Я снова захохотал и вот чудо — во мне разом все перестало болеть. Нет, я понимал, что это иллюзия. Просто измотанный разум, похоже, решил ненадолго прервать свои мучения и попросту начал игнорировать посылаемые израненным телом сигналы. Что ж — мне же лучше! Если это поможет продержаться хотя бы полчаса — стандартная норма для впередистоящего или поднимающего — то я только рад… я только рад…
Полчаса я продержался. Мог бы и чуть больше — как я всегда и делал в прошлом, уматываясь на самом тяжелом фронте работ, потому что стеснялся напрягать других — но что-то внутри головы властно шепнуло и я громко оповестил, что пора кому-то другому мочить яйца в рыбной тухлятине. И снова это туповатое удивление на грязных лицах работяг. Как так? Амос терпила вдруг вспомнил о своих правах и даже не побоялся их озвучить? А следом за удивлением на их лицах ненадолго проявилось злобное недовольство и скрыть его сумел далеко не каждый. О да… я вас понимаю… Ведь если главный терпила перестанет работать за двоих — эту норму придется выполнять кому-то другому. А ведь все привыкли работать меньше, а получать столько же или даже больше… Ведь раньше меня то и дело пододвигали если и не от нормальной денежной ставки, то от выбора хороших… О! Точно!
— В этот раз первым свой бонус выбираю я! — громко, отчетливо и без малейшей вопросительной интонации озвучил я на весь бетонный путепровод, что отозвался ехидным эхом — Мое право! Моя очередь! Да, бригадир Паттари?
