В глубине глаз Чарушина что-то происходит. Но рассмотреть я не успеваю. Зрение замыливается из-за слез, которые выступают вопреки всем моим усилия.
– Ладно, – слышу, как высекает. – Мне тоже похуй. Один, не один… Похуй!
Дурак такой! По интонациям прям очевидно, как ему… пофиг.
– Делай, что собирался, – выдаю тем же оскорбленным тоном. – Мне тоже домой надо. Вспомнила, что обещала закончить один фш-заказ.
Когда зрение проясняется, вижу, как Чарушин с силой стискивает челюсти и напряженно тащит носом воздух.
Разворачивая меня, не сгибает, как чаще всего бывает. Толкает к стене. С силой к ней притискивает. Жестко овладевает со спины.
Каждый толчок яростный и требовательный. Каждое прикосновение эгоистичное и жадное. Каждый выдох сорванный и отчаянный. Мы на пределе эмоций.
Я не знаю, страдать ли мне. Или все же наслаждаться. Добровольно сгораю в том пекле, что Чарушин так старательно создает.
Лишь доведя нас до пика, Артем останавливается. Замирает, ничуть не ослабляя сковывающего давления. Тяжело дыша, продолжает прижимать меня к стене. Наше время закончилось, и эту близость ничем оправдать нельзя. Он обнимает, потому что нуждается именно в этом. Но, конечно же, никогда этого не признал бы.
– Правда, один? – вибрирующим шепотом прорезает сгустившийся вокруг нас воздух.
Внутри меня что-то содрогается и рассыпается искрами.
– Правда, – отвечаю так же тихо.
И он уходит.
Снова долго его жду. Принимаю душ. Привожу себя в полный порядок. В попытках отвлечься копаюсь в телефоне. А Чарушин все не показывается из ванной.
«Все хорошо… Мы на правильном пути… Прогресс очевиден…», – говорю себе, но полностью унять волнения не удается.
Отчего трясет меня все сильнее. Это что-то психологическое. Разрастается, без возможности уйти на спад.
Когда же Артем появляется в гостиной, не имею сил, чтобы встретиться с ним взглядом. Опуская веки, всячески этого избегаю. Вплоть до того момента, как оказываемся вдвоем в машине.
Боковым зрением замечаю, как он что-то делает в своем телефоне. Молча жду. Но он вдруг протягивает его мне.
– Вбей номер своей карты, – бросает уже привычным сухим тоном.
– Какой карты? – теряюсь я.
Толком не посмотрев на экран телефона, вскидываю взгляд на Чарушина.
– Банковской, – отбивает невозмутимо.
– Зачем? – выдыхаю сдавленно.
Он так легко плечами пожимает… Совсем как раньше.
– Закину кэш.
Взрывает пространство этим объяснением.
С полминуты я ни моргнуть, ни вдохнуть не могу. Оживаю, когда ощущаю распространяющееся повсеместно жжение.
– Зачем? – повторяю громче, почти зло.
– Купишь себе что-нибудь.
Убивает меня. Он меня убивает.
Не веря в реальность происходящего, отрешенно трясу головой.
– Еще раз посмеешь предложить нечто подобное, больше меня не увидишь! – голос все же звенит. Однако я собой остаюсь довольна. Пусть выдала, как сильно ранил, но и отбила его гнусную подачу твердо. – Я с тобой не ради денег!
Опасаясь коснуться Чарушина в этот момент, осторожно кладу телефон на консоль.
– А ради чего? – интересуется таким ровным, чрезвычайно спокойным тоном, что мне вдруг охота его ударить. Может, тогда удастся вытряхнуть из той глыбы льда, в которой застыл. – Я понять пытаюсь, чего ты хочешь. М? Чего?
Если скажу, расплачусь. Измотал тотально. Настолько, что злость перекрывает все светлые чувства.
– Говорил же, что общаться мы не будем… Вот и не надо. Просто отвези меня домой, – выдаю выцветшим голосом.
И отворачиваюсь к своему окну.
Чарушин не сразу заводит двигатель. Какое-то время разглядывает меня. Кажется, что вот-вот нарушит накаленную тишину. Мое сердце разгоняется, будто бешеное. По телу туда-сюда мотаются волны. Огненные и ледяные – попеременно и даже внахлест.
Говорю себе, что уже ничего не хочу. И все равно жду, что Артем скажет что-то важное. Жду и с болью принимаю разочарование, когда этого не случается.
Взвывает мотор, и мы покидаем двор.
22
Разворачивается за грудиной адский котел эмоций.
© Артем Чарушин
– Тёма, сынок, что-то ты совсем мало съел. Невкусно?
– Все вкусно, мам, – заверяю, с трудом выруливая из чащоб своих мыслей. Честно говоря, не понял даже, что именно влупил. – Не особо голодный, – тулю весьма сомнительную отмазку, рассчитывая, что мама примет исключительно на веру.
Поднимаюсь из-за стола, скидываю в раковину грязную тару и обнимаю поверх плеч. Она сходу обо всем забывает, счастливо улыбается – я же, блин, молодец. Знаю, как должен действовать.
Только мелкая кобра, как обычно, подсекает всухую:
– Не особо голодный удав… Так бывает? Ха-ха, смешно!
– Рина, – одергивает ее отец. – Сколько можно язвить? Давай, доедай, и за уроки.
– Я все сделала, папочка.
Отец с сомнением вскидывает брови.
– Проверим?
Кобра фыркает и выскакивает из-за стола.
– Тёму своего проверяйте! Он вообще на академию забил!
– Что? – выдыхаю на подъеме. – У меня, блин, все схвачено. По всем фронтам.
– Да что ты?! – раскатывает взвинченным тоном.
Тем самым, после которого обычно выкидывает козыри. Они у нее есть, знаю. Всегда есть.
– Не ссорься со мной, – предупреждаю приглушенно.
Маринка на самом деле не дурочка. Быстро хватает намек. Остывает.
– Ладно! Я спать. Всем споки! И тебе, Тёмочка, – воздушный поцелуй не без яда, но я принимаю.
Выдаю небрежно ответку, понимая, что буду любить ее в любой ипостаси. Как и она меня, несмотря на все эти подковырки. Одна кровь, общие гены – все дела.
– Спокойной ночи, родная, – проговаривает мама, не теряя строгости. – Но я еще зайду к тебе и к девочкам.
– Ок, будем ждать, – кивает Рина, прежде чем наклониться и поцеловать отца.
Едва выходит, напряженно переглядываемся.
– Вы завтра вдвоем к врачу? Я могу задержаться?
Младшие пока не в курсе, результатов каких анализов ждет мама. Я же стараюсь не нагнетать. Но моментами, не могу отрицать, накатывает. Точит за грудиной тревога. Да и по отцу с мамой вижу, тоже неспокойны.
– Отдыхай, конечно, – быстро отзывается мама. – А то я тебя со своими проблемами за эти недели загоняла.
