Боль – первое, что я ощущаю. Где-то на задворках теряется тошнотворный восторг. Он больше всего покалечен, необратимо умрет. Уцелевшим приходит ужас. Именно он вознамеривается господствовать в этом адовом пекле.
Едва удается отмереть, резко толкаю свое тело назад и отворачиваюсь. Обхватываю ладонями голову, чтобы остановить бешеную тряску, которая там разыгралась.
Надо бы уйти. Просто уйти. Но я не способен. Игнорирую аварийные сирены, так же стремительно оборачиваюсь обратно к Лизе.
Ослепнуть бы, как она красива! Очевидно, за моими ребрами находится целый склад с контрабандными боеприпасами. Когда огонь добирается до них, они выдают масштабный фейерверк.
– Так, может или любишь? Как понимать? – хриплые звуки, которые со скрежетом вырываются следом, наверное, можно назвать смехом. Должно быть, мой организм, в попытках справиться с болью, таким образом выплескивает ее фатальные излишки наружу. – Ты в своих чувствах хоть когда-то уверенной бываешь? – тут я уже с конкретным наездом рявкаю на сжавшуюся у стены Дикарку.
Она содрогается и как будто отшатывается от меня, хотя смещаться ей некуда.
– Люблю, – шепчет на самых низких тонах.
Разлетается это растянутое нежное шипение эхом.
«Люблю… Люблю… Люблю… Люблю…»
Сочится и плывет с оглушающей силой. Как ни сопротивляюсь, проникает внутрь меня. Проносится безумным вихрем и с коварной быстротой оседает на оголенных нервах отравляющей субстанцией.
С трудом возвращая себе самообладание, сцепляю все, что раздробило кольцами контроля.
– Хватит врать, – советую умышленно ровным тоном, будто сказанное, даже если бы я и верил ей, не способно меня задеть. – Хреново у тебя получается, – удерживая зрительный контакт, убеждаю себя, что выступившие на глазах Лизы слезы, меня абсолютно не трогают. Пробивающий мышцы тремор и спирающее в груди дыхание – последствия титанических усилий, которые я прикладываю, чтобы держать свое проклятое тело в куче. – И самое главное, – пауза, во время которой мне приходится сделать дополнительный глоток кислорода, прикрываю ухмылкой, – нет никакого смысла в этом вранье. На любовь мне давно похрен.
Замираю, отрицая перед самим собой, что остро вглядываюсь в ее лицо. Отчаянно и маниакально ловлю мельчайшие изменения. То, как дрожат Дикаркины губы, как соскальзывают по щекам тонкие ручейки слез, как срывается дыхание.
– Скажи что-то! – выпаливаю, прежде чем формируется стойкая возможность воздержаться. – Говори!
– Я не вру! – выталкивает Лиза не менее яростно.
Отталкивается от стены и уходит. Она, блядь, тупо уходит.
Я стою. Заставляю себя не двигаться, пока по внутренней стороне груди взмывает новый всполох огня. Изо всех сил, мать вашу, держусь. Затягиваю все доступные тормозные рычаги. Но… Ноги несут вперед. Хватая Лизу за плечи, грубовато разворачиваю.
Злюсь на себя. Злюсь на нее. Злюсь на весь этот гребаный мир.
– Докажи, – требую яростно, а на самом деле отчаянно.
Что, блядь, творю? Забыл, как орал от боли, выворачивая наизнанку нутро? Куда опять? Второй раз ведь хрен вывезу!
Понимаю это, ненавижу себя и упорно жду ответа Дикарки.
– Я бы с радостью… – шепчет она. – Но как?
Прищуриваюсь и, натужно морщась от того, как сильно заламывает в груди, втягиваю носом воздух. Все хуже контролирую свои реакции. Осознаю это, но уйти, что было бы правильнее всего, не могу.
Походу, Лиза Богданова так и не научилась понимать себя. Конечно же, никакой любви нет. Подпадая под чье-либо более сильное влияние, по привычке поддается и инстинктивно выдает то, что от нее требуют.
Едва эти мысли дозревают в моем пережженном мозгу, воспаленное нутро такая горечь заливает, с трудом сохраняю равновесие. Не стой передо мной Дикарка, не сжимай я ладонями ее плечи, рухнул бы на колени.
– Может, родишь мне ребенка? – выдвигаю якобы легко и беззаботно.
Впервые в жизни жалею не просто о своих словах… Мне до ужаса стыдно даже за свои мысли. Не собирался ведь поднимать эту тему. Но, блядь, она просто треснула меня в затылок и перебила соединение с мозгом, превратив меня в какое-то примитивное существо.
– Прости, – выдыхаю сипло и сдавленно, окончательно прекращая беспокоиться о том, как выгляжу в глазах Дикарки. – Я не должен был этого говорить.
Собственные глаза жутко жжет, будто кто песка сыпанул, но взгляда от нее не отвожу. Если надо, пусть видит, что я тоже не железный, что мне, блядь, тоже больно и очень-очень жаль.
Опускаю руки. Даю Лизе полную свободу. Захочет ударить, позволю.
Она качает головой, опускает взгляд и, судорожно вздыхая, выдает крайне странную фразу:
– Даст Бог, рожу.
Шумно перерабатываю воздух, когда убегает. С каждый вдохом громкость и частота легочной вентиляции нарастают. Походу, мое собственное дыхание меня убивает. А если не оно, то с этой задачей точно справится сердцебиение. Чертова мышца все еще разбросана на куски по всему организму. По всему организму она и бомбит, превращаясь в невыгорающее пламя.
«Даст Бог, рожу…»
Кручу и кручу эту фразу. Пытаюсь понять, что значит. Хотя бы направление, в каком ключе ее воспринимать. Но ясность не пробивается.
«Даст Бог, рожу…»
Она попросту выедает мне мозги. Да и не только мозги… Она сжирает всего меня!
Не зная, что сказать, хочу позвонить Лизе. Вероятно, малодушно желаю украсть возможность еще хотя бы раз услышать голос.
Хочу поехать и обнять. Просто, блядь, обнять. Слов ведь все равно не найду.
«Даст Бог, рожу…»
В центре груди, на месте старой затянувшейся раны, расползается новая дыра. Эмоции через нее просачиваются, словно кислота. Заливают мне грудь огнем.
Оглядываюсь, теряюсь. Мгновение не соображаю, где нахожусь. Инстинктивно ломлюсь в оставленную открытой Лизой дверь. Мимо Тохи, баб и остальных щемлюсь, будто в крепком угаре. Не глядя, по лестнице наверх взлетаю.
Кровь с гулом гоняет по телу. Кажется, я даже этот процесс не вывожу. Все для меня сейчас является непосильно трудным и чрезвычайно глобальным.
В спальне почему-то сразу же обращаю внимание на стопку денег. Подхожу с какой-то невообразимо глупой надеждой, что оставила записку. Но ничего кроме кэша не обнаруживаю.
Это конец? Это, и правда, конец?
Тоха несколько раз заходит. Вовсю накачиваясь алкоголем, слабо на него реагирую. Бухаю, пока не садится батарейка. Отрубаюсь и сплю до самого утра. А утром… Приезжая домой, узнаю, что причину маминого недомогания все же выяснили. Результат биопсии положительный. У нее рак.
30
Я, как и все, имею право поддержать тебя…
