Понижаю голос на максимум, прежде чем спросить:
– Ты вспоминаешь, как я тебя целовал?
– Нет!
Смеюсь, потому что реакции говорят обратное.
Прикасаюсь лбом к ее переносице. С шумом тяну воздух.
На самом деле сдерживаюсь. И это, блядь, внезапно самое трудное, что я когда-либо делал. Бомбит за грудиной так, что клетку раздувает.
– Я тоже вспоминаю, Дикарка.
– Ты же сказал, что был просто пьян?
– Да, сказал. И это правда, – беру паузу, потому что одним махом закончить не способен. – В том плане, что не смог себя контролировать. А не в том, что это была случайность, – выговариваю и замираю, глядя ей в глаза. Новые вспышки ловлю. Разжигают. – Не хотел так жестко. Не было желания напугать.
– Хватит… Замолчи… – шепчет Лиза. – Ты меня и сейчас пугаешь…
Киваю, съезжая лбом по ее коже.
Нежная.
– Окей, Дикарка, – выдыхаю и отступаю. – Я прекращаю напирать – ты прекращаешь убегать, – очень надеюсь выторговать ее согласие. Пусть не совсем честно играю, другого выхода попросту не вижу. – Следующий поцелуй – твой. Когда решишься. Я буду ждать.
Богданова давится воздухом. Несколько раз подряд. Я бы даже подумал, что она смеется, если бы не перепуганное выражение лица.
– Никогда такого не будет, – отрезает она, наконец.
– Никогда не говори никогда, – отбиваю я и отхожу. Якобы расслабленно за мячом иду. – Теперь, когда ты узнала правила, можем начинать игру, – говорю намеренно громко, для отмазки перед детьми. По-любому ведь обратили внимание, как долго мы терлись рядом. Подхватывая мяч, оборачиваюсь к Лизе. С ухмылкой растягиваю: – Камон, Богданова. Джаст ду ит, – пасую.
14
Боже, я схожу по нему с ума…
© Лиза Богданова
Машинально прокручиваю мяч и иду к штрафной линии. Чарушин сразу же направляется ко мне. Напрягаюсь, когда оказывается совсем близко. Ничего не могу поделать.
Он меня… Что?
Встречаемся взглядами и замираем. Почему всегда так происходит? У меня обрывается дыхание, запинается сердце, тело утрачивает способность двигаться.
Он меня… Что?
Одним словом уже не выразить. Слишком большую гамму эмоций вызывает. И от этого мне становится совсем не по себе. Страшно до ужаса. Если бы не девочки, точно бы уже убежала.
– Помнишь, что я вчера говорил? – спрашивает Чарушин. Когда я никак не реагирую, уточняет: – Технику выполнения броска, ну? Дикарка, отмирай.
Он, как и все, считает меня странной. Не зря же называет так... Хорошо, что мне все равно.
– Помню, – отзываюсь, наконец. – Но, может, ты сначала покажешь? А я понаблюдаю, как ты это делаешь… Что смешного я сказала? – возмущаюсь, когда Чарушин ни с того ни с сего тянет эти свои ухмылочки и мотает головой.
– Ничего, – отвечает после паузы. Но по тону понятно, что обманывает. Как всегда. – Смотри, – выдает с отличительным самодовольством, прежде чем я отдаю ему мяч.
Он сразу же пускает его по площадке. Ударяя о цементированное покрытие, свободно и вместе с тем быстро перемещается к кольцу. Я не люблю баскетбол, но… Должна признать, движения и уверенность Чарушина меня завораживают. Он определенно в своей стихии. Совершенно точно любит этот вид спорта. Ему не приходится настраиваться, примеряться перед броском. По крайней мере, со стороны никаких просчетов и колебаний не заметить. Он просто поднимает мяч и отправляет его в корзину – легко и с удовольствием.
Перехват. Пробежка. Второй бросок.
За ним третий, четвертый, пятый… Ни разу не промахивается. Еще и успевает на меня смотреть. Я тоже смотрю. Оправдываюсь тем, что делаю это лишь для учебы. Но на самом деле… Понимаю, что это неправда.
Мне нравится на него смотреть. Нравится, когда он смотрит на меня.
Едва эти мысли формируются до конца, задыхаюсь от потрясения.
– Что такое, Дикарка? – спрашивает Чарушин, продолжая набивать мяч. – Выглядишь так, словно вот-вот свалишься в обморок.
– Зато тебе весело… – шепчу срывающимся голосом.
Нужно отвернуться. Не смотреть на него. Но я не могу.
– Может, потому что я, в отличие от тебя, не зажимаюсь? Расслабься.
– Я расслаблена.
Отчаянная ложь. И Чарушин это прекрасно видит. Снова смеется.
– Давай, Дикарка, твоя очередь, – говорит, прежде чем бросить мне мяч. – Вперед.
Я занимаю нужную позицию. Мысленно прокручиваю все, что Артем говорил.
– У меня ничего не получится, – вздыхаю заведомо огорченно.
Но в стойку становлюсь.
– Получится. В этом нет ничего сверхъестественного, – заверяет Чарушин, становясь сзади меня. Так же близко, как и вчера. – Чуть выше поднимай, – регулирует мои руки.
«Это просто игра», – убеждаю себя я.
Нет причин переживать. Он просто помогает мне.
Тогда почему я ощущаю его возбуждение? Неужели мужчины находятся в таком состоянии постоянно? Да, он ведь сказал, что дело не во мне. И обещал больше не целовать… Мне следует успокоиться. Нет повода для волнения.
«Следующий поцелуй – твой…»
Я уж точно никогда его не поцелую. Можно быть спокойной.
И бедра он мои трогает только для того, чтобы скорректировать позицию.
– Расслабься и бросай, Дикарка.
Выполняю лишь вторую часть указания. Расслабиться даже не пытаюсь. И когда мяч влетает в металлический обод баскетбольного кольца и отскакивает, даже не удивляюсь.
– Я же говорила… – вздыхаю, пока Чарушин идет за мячом. – Ты зря теряешь со мной время.
– Вернись на позицию, Богданова, – строго одергивает он меня. Окидывает каким-то суровым взглядом и пасует. – Сосредоточься и расслабься.
Снова он сзади. Снова я судорожно стискиваю в ладонях мяч.
– Это несовместимо, – замечаю я. – Быть одновременно и сосредоточенным, и расслабленным невозможно.
– Возможно. Сосредотачиваешься зрительно, расслабляешься физически, – поясняет тем же серьезным тоном. Собираюсь возразить, как вдруг ощущаю его ладонь между своих лопаток. Вздрагиваю всем телом. – Вот здесь узел, – говорит Чарушин, надавливая. Прерывисто перевожу дыхание, когда он скользит вниз, проходит под рукой и плавно вверх. Останавливается у основания груди. – Здесь узел, – голос становится тише и вместе с тем грубее. Я не то что не двигаюсь… Едва дышу, пока его ладонь так же медленно устремляется вниз и вжимается в мой живот. – Здесь… – не только слышу этот хриплый выдох, но и чувствую. Обжигает. – Расслабляйся, Дикарка, – шепчет с какой-то странной ласкою и касается губами моего уха. – Расслабляйся.
