– Я не знаю, почему ты выбрал меня, но, пожалуйста, хватит уже… Хватит! Перестань со мной играть. Найди другую! Уверена, желающих будет очень много.
Ее злость и какое-то одурелое отчаяние странным образом сворачивают мне душу. Чувствую, что тоже завожусь. Хрен знает, обоснованно или нет… Срывает все заслонки.
– Я хочу тебя, – как никогда прежде давлю интонациями.
– А я тебя – нет! – выкрикивает так громко, что оглушает. Долгие секунды в опустевшей голове тянется звоном. – Пойми ты, Чарушин! Не дурак ведь?!
Пережимает все нервные узлы. До чертового, мать вашу, замыкания.
– Не дурак, – отзываюсь мрачно.
– Ну так… Отвали, наконец!
– Это все? – якобы спокойно спрашиваю я.
В ожидании ответа с силой закусываю губы и дышать прекращаю. Знаю, что лжет. Все ее реакции свидетельствую совсем не о том, что она несет. Но, блядь, я ведь тоже не железный. Знаю, понимаю, и все равно теряюсь. Задевает с немыслимой силой. Не могу сходу заглушить. Топит, вопреки всем здравым мыслям.
– Нет, не все… У меня… У меня жених есть!
– Врешь, – выталкиваю без каких-либо пауз.
Уверенно и твердо. Только вот… Застревают в груди ее слова. Протолкнуть не могу. Поджигают они какую-то чувствительную точку. Быстро ползет эта боль по всей груди.
– Нет, не вру. Ты же знаешь, что не умею, – тарахтит так же уперто, безумно сверкая глазами. – Его зовут Павел Задорожный. И… Я люблю его, – судорожно и крайне громко вздыхает. – Вот теперь все.
Пока я, находясь в жестком ступоре, соображаю, какие слова можно сложить в адекватный ответ, Богданову словно ветром из парка выносит.
16
Я только посмотрю на него...
© Лиза Богданова
Не знаю, поверил ли мне Чарушин, или же ему просто надоело… Все прекращается. Артем не появляется в парке, не вламывается ко мне домой, не пытается меня где-то подловить... Молчит даже телефон. Стоило бы выдохнуть с облегчением и порадоваться, но вместо этого мою грудь раздирает какая-то сумасшедшая и абсолютно непреодолимая грусть. Я не могу спать, не могу есть, не могу сфокусироваться и хотя бы десять минут думать о чем-то, кроме…
«Ты мечтаешь обо мне, Дикарка?»
Да, мечтаю. Как ни страшно и стыдно признавать, так и есть. Едва я лишь воскрешаю в памяти лицо Чарушина, сердце сжимается. И через секунду заходится, словно пойманный в клетку зверь. Дико. Отчаянно. Неугомонно.
А стоит вспомнить взгляд, улыбку, голос… И то, как целовал… Пусть грубо, но так искренне, так страстно и так жадно это было. Как забыть?
«Следующий поцелуй – твой…»
Если бы я могла только…
«Если бы могла, поцеловала бы?», – сама себя этим вопросом в ступор вгоняю.
Чарушин меня чем-то заразил. Заколдовал же… Боже, как я должна с этим бороться? Ни одна молитва не спасает.
Мы все равно смотрим друг на друга. Откровенно, интенсивно и долго, пока не приходится разойтись в разные стороны.
Какое-то время я пытаюсь убедить себя, что Чарушин просто занят. Вернулся его лучший друг, сын нашего ректора – Кирилл Бойко. Но на самом деле с ним я Артема редко вижу. Зато с этой девушкой все чаще. Даже по утрам Чарушин с остальными парнями на паркинге не зависает. В это время завтракает с блондинкой в нашем кафетерии. Я только недавно узнала, что она сводная сестра Бойко. Наверное, нет ничего удивительного, что Чарушин в нее влюбился. Или как это у них называется… Честно говоря, слово «любовь» в нашей академии я ни от девчонок, ни от парней никогда не слышала. Разговоры у них очень откровенные, но точно без «любви». Это что-то другое… То, о чем мне думать не стоит.
– Лиза, ты такая грустная, – шепчет в один из вечеров Соня. – Это из-за Чарушина?
Мне хочется на нее разозлиться, одернуть, наругаться… Но я остаюсь в том же положение, что и до этого вопроса. На спине, с прижатыми к груди ладонями. Разглядываю бегающие по потолку тени.
Сглатываю, прежде чем спокойно ответить:
– Живот болит.
– Принести таблетку?
– Нет. Я уже приняла одну на ночь.
– Все равно ты какая-то не такая…
– Соня, – сержусь, наконец. Тоном и взглядом ее осаждаю. – Читай свою книжку!
– Я читаю, – маячит разворотом очередного романа. – Тебе бы тоже не помешало. Тут такая сцена интересная. Представляешь…
Не дослушав, резко разворачиваюсь к стене. Подкладываю под щеку ладони и вскоре чувствую, как на них сбегают горячие капли слез.
Живот у меня, и правда, весь день болит. Но в груди – намного-намного сильнее. Из-за этого я и плачу. Злюсь на себя, но остановиться не могу. Стараюсь лишь, чтобы это было беззвучно. Пока Сонечка тарахтит, вполне успешно удается. Но вскоре ей надоедает «разговаривать» с моей спиной. Она возвращается к книжке, в комнате становится тихо, и мне приходится закусывать губы, чтобы не скулить.
– Улыбнись ему, Лиза, – доносится неожиданно после паузы.
– Что? – отзываюсь машинально.
– Улыбнись Чарушину.
Утирая слезы, оборачиваюсь.
– Интересно, зачем? – дрожь в голосе скрыть не удается.
– Это будет как знак, который он не сможет проигнорировать.
– Пфф… Только этого мне не хватало! Едва избавилась от его внимания!
Сонька пожимает плечами и снова опускает взгляд в книгу.
– Тогда продолжай плакать, – почти равнодушно подытоживает эта смутьянка.
– Я не… – задыхаюсь. Но достаточно быстро овладеваю эмоциями. – Не из-за него плачу!
– Угу… Живот болит, я слышала.
– Знаешь что?.. – выпаливаю возмущенно, хотя сказать мне нечего. Так и обрывается этот пылкий старт. – Спокойной ночи, Сонечка!
– Спокойно ночи, Лиза, – на контрасте с моим тоном очень спокойно отзывается сестра.
И я снова отворачиваюсь. Подтягиваю ноги, сжимаюсь в комок, напряженно застываю, зажмуриваюсь и… вижу Чарушина.
«Все дело в том, что я не хочу владеть собой. Я хочу овладеть тобой…»
«Будешь моей, клянусь…»
«Добегалась, Дикарка?»
«Оттолкни меня…»
«Я от тебя схожу с ума… Люто…»
В груди пожар разгорается. И очень быстро это бушующее пламя ползет по телу дальше. Конечности становятся влажными и липкими. Пальчики на ногах поджимаются. Меня начинает трясти.
Когда же этот недуг меня отпустит? Почему так долго?
Сопротивляюсь себе долго, но в конечном итоге сдаюсь и, помимо воспоминаний, позволяю себе мечтать. Представляю, что Чарушин снова пришел и забрал меня гулять. Мы пошли в парк, и там… он меня поцеловал. В какой-то момент сознание плывет. Фантазии заменяет сновидение. Оно как продолжение. Очень яркое, убийственно-острое, волшебное. Как хорошо, что здесь мне не нужно бояться и сопротивляться…
