До сих пор потряхивает. Отходняк затягивается, но я не удивляюсь. Сколько мечтал о своей Дикарке… И на самом деле ведь не надеялся, что скоро заполучу. Все крайне неожиданно случилось. Неохота вспоминать, что подтолкнуло. Концентрируюсь на том, что Лиза отдала мне. Что признала, кому принадлежит. Что моя теперь. Навсегда.
Грудь распирает. Губы растягивает улыбка. Закидывая голову, смотрю в потолок и бурно дышу.
Счастливый… Я, блядь, такой счастливый! Никогда прежде таким не был. И понимаю ведь, что в будущем только с Дикаркой и перемахну сегодняшнюю «соточку». Никто и ничто больше не дотянет.
Несколько раз порываюсь постучать, чтобы справиться, все ли у Лизы в порядке. И каждый раз останавливаюсь. Понимаю, что ей нужно привести себя в порядок. По сестрам и матери знаю, сколько времени они могут проводить в ванной в обычный день. А тут ведь… Внизу живота горячо спазмируют мышцы, стоит лишь воскресить все произошедшее. Не то, чтобы я в принципе забывал об этом хоть на минуту. Просто, когда воспроизвожу, особо остро скручивает. Процентов восемьдесят того, что тогда испытывал, выбрасывает на одних лишь воспоминаниях. С оттяжкой.
Подскакиваю на ноги, как только щелкает дверной замок. Хорошо, что третью сигарету не успел подкурить. На нервах сминаю в кулаке. Опомниться получается только, когда просыпаю на паркет табак. Швыряю остатки в пепельницу и, оборачиваясь, наконец, сталкиваюсь с Лизой.
Она бледная – первое, что замечаю. Второе – дрожит. В доме прохладно. Похоже, что-то все-таки сломалось. Но одета Лиза нормально, взял у младшей кобры самый толстый костюм. Идет моей Дикарке. Выглядит такой охренительно милой, что сходу охота сгрести в объятия.
– Как ты? Все в порядке? – спрашивая, внимательно оглядываю.
– Да, – заверяет спешно, крайне нервно.
– Кровь идет?
Хрен знает, как там обычно происходит. Но меня этот факт беспокоит, поэтому спрашиваю.
– Я бы не хотела об этом говорить, – отвечает сдавленно.
– Почему?
– Артем… – выдыхая, отводит взгляд.
Приближаюсь, чтобы обнять-таки. Когда обхватываю руками и притягиваю к груди, вздрагивает.
– Скажи, – прошу шепотом.
Лиза шумно вздыхает. Судорожно стягивает в кулаки мою футболку. Сглатывает и выдавливает, наконец:
– Немножко мажет, – с этими словами ощутимо расслабляется. Выдыхает и по новой медленно набирает кислород. – Совсем чуть-чуть. Думаю, все нормально.
– Ложимся спать?
Кивает.
Забираемся на кровать, смотрит странно. С какой-то невыразимой тоской, которую я понять не могу. Укутываю ее в одеяло. Обнимаю покрепче.
Вроде и вопросов немало осталось, но вместе с тем грузиться сейчас неохота. Нам обоим нужна передышка не только физическая, но и эмоциональная. Сколько намотали сегодня! Самому себе разложить пока не получается.
– Я люблю тебя, – выдыхаю, прежде чем закрыть глаза.
Лиза выдает какой-то тихий неясный звук и, прижимаясь лицом к моей шее, несколько раз целует там. Вот вроде ни хрена такого особенного, а снова дрожь по телу летит. Раскидывает меня, пиздец как. Не могу это контролировать. И то, что член стоит, тоже. Толкаюсь ей в бедро инстинктивно, Дикарка пугается.
– Не бойся, не трону больше, – шепчу ей в волосы.
А самого такая нежность топит, охреневаю. Оказывается, это чувство тоже нелегко переваривать, если оно настолько топит. Разрывает меня, а выхода вроде как нет. Давлю все свои похабные порывы. Осторожно глажу Лизино застывшее тело ладонями. Выплескиваю, как получается.
– Ты самый лучший, Чарушин, – накидывает тихонько, а меня, блядь, так размазывает – не собрать. – Помни об этом всегда.
– Ты же будешь повторять? – усмехаюсь, в попытке глотнуть воздуха. – Чего молчишь?
Чувствую, как вдыхает – на крайне глубоком вдохе грудь раздувается. Непонятно только, почему этот вопрос вызывает такие сложности.
– Угу, – выдает, наконец. Потом в каком-то порыве вскидывает взгляд, лихорадочно ведет ладонью по моей щеке. – Как же я хочу тебя трогать… Не выразить… Ни слов, ни жестов не хватит… Ты красивый… Ты красивый… Очень… Самый-самый… Ты теплый, сильный и нежный… Чар-у-ушин… Я не могу от тебя оторваться… Я не могу от тебя оторваться… Я не могу! – повышает голос в отчаянии, которое я сейчас не понимаю.
В груди сдавливает, когда принимаю. Лицевые мышцы перебивает одуряюще-пронзительной волной эмоций. Закусываю губы, чтобы в какой-то момент тормознуть. Впервые вижу, чтобы ее так прорывало. Не понимаю толком, как реагировать. А сердце уже раздувает. Колотится, выбивая резкие ритмы. Осознать не могу: то ли я охренеть, как счастлив, то ли пиздец, как напуган. Причин все равно не различаю. Эмоции и те не все разбираю.
– Не могу… Чарушин… Не могу от тебя оторваться…
– И не надо… Ты чего? – давлю улыбку, оставаясь в минусах. Чересчур много выдаю. – Все путем же… – и сам уверенности не испытываю. Но ее успокаиваю: – Все хорошо. Порядок, Лиз. Порядок, маленькая.
Она кивает, как бы соглашаясь. Попробовала бы не верить – я же пожизненный гарантийный талон. Херню зря не толкаю. Даже если что-то не так, любой вопрос ради нее решу. Наизнанку вывернусь, но разрулю.
Гладить и смотреть в глаза Лиза не перестает. У меня уже зудит щека и полголовы, а она все шлифует. Порываюсь отряхнуться, как псина, но терплю. Конечно, терплю. Пару раз целую ее, она будто и не чувствует. Губами не шевелит. Замирает так, словно и сердце у нее останавливается. Не дышит, пока не отпускаю. Затем, наоборот, так резко тянет кислород. Резко вцепляется в меня пальцами, будто под ней пропасть разверзается. Держу, конечно.
– Держу, – даже ей об этом говорю.
После этого сама целует. Много, отчаянно и странно. Подставляюсь молча. Внутри так трясет, что и нет сил что-то выдавать. На очередном массовом заливе этих чмоков, срываюсь. Сжимаю ладонью Лизин затылок и, поймав сладкий выдох, припадаю ко рту. Слишком много похоти перекатываю. Это вызывает у нее ступор, сильную дрожь и, наконец, приводит в чувства. Отвечает неожиданно бурно. Если бы я не помнил о том, что рано еще для второго раза, решил бы, что все у нас именно к сексу и идет. Безумием накрывает. Его мне тоже приходится в одиночку держать. Пока поглощаю ее, все лишнее отсекаю.
Дыхание под конец частит и само себя хрипами гасит. У Лизы, естественно, тоже сбой в вентиляции приличный. А еще ее лицо, наконец, приобретает живой цвет. Немного с перебором, конечно. Насыщенный розовый, словно у нее жар. Но лучше так, чем эта тревожная бледность.
– Все, спи, маленькая. Поздно.
– Доброй ночи, – шелестит она в ответ.
– Доброй.
Отключаемся быстро. По крайней мере, так мне кажется. А утром… я просыпаюсь в одиночестве.
Кипиш резко не поднимаю. Однако, оглядываясь, знатно охуеваю. На такую развязку никак не рассчитывал.
