Понимаем ведь только мы.
И Бойка подтверждает.
– Все на свете.
Иногда Кир срывается. Утаскивает меня в первую попавшуюся свободную аудиторию. Прижимает к стене. Жадно трогает. Глубоко и жарко целует. И, конечно же, кайфую от каждой секунды, что удается урвать.
– Дай язык, – требует Бойка, когда я в какой-то момент начинаю дразниться и не пускать его в свой рот.
Смеюсь и мотаю головой, пока не ловит пальцами подбородок. Задыхаюсь, когда врывается и несдержанно наполняет своей слюной. Вздрагиваю и трясусь от удовольствия, пока одержимо тремся языками.
– Поехали ко мне… Хочу тебя, – выдыхает Бойка между этими дикими поцелуями, которые, наперед знаю, превратят мои губы в распухшие красные вареники. Пофиг. – Варя… Хочу тебя трахнуть…
– Будь нежным, пожалуйста… – мычу я, сжевав последнее слово до непонятных шипящих звуков.
– Лады… – рычит, не переставая терзать мой рот. Он такой горячий и голодный. В моем рту лишь его вкус. Я пьянею. Я лечу. Тело пронизывают огненные и колючие волны удовольствия. – Хочу вставить в тебя крайне нежную, самую важную и охрененно чувствительную часть своего тела. Так катит?
– Бойка! – возмущаюсь вполне искренне, но, не сдержавшись, тут же хихикаю. – Попробуй еще раз, Маугли.
– Откуда это погоняло стянула? – напрягается Кир. Сжимая пальцами мой подбородок, заставляет смотреть в глаза. – С Чарой моете мне кости?
– Да уж, тебе перемоешь… – закатываю глаза. Вздыхаю чересчур шумно. – Не волнуйся, Чарушин ничего плохого о тебе не рассказывал. Ничего личного. Хотя я просила… Он даже никогда не говорил, что ты меня любишь, – глядя на его рот, облизываю губы.
Бойка резко выдыхает и затыкает меня ладонью. Я нахожу его безумные глаза и дергаю руку вниз, чтобы освободиться и выпалить:
– Окей, сбежим с последней пары! Я тоже хочу тебя любить!
Он закусывает до белизны губы и смотрит на меня, будто впервые видит.
– Бойка! Хочу тебя любить. Так надо говорить! Так! Хочу тебя любить!
Кир прижимается и так крепко меня стискивает, что на миг страшно становится. Вот-вот переломит. Значит, и я его… Там внутри ломаю. Это хорошо. Обнимаю в ответ. Чувствую дрожь. Ловлю удары сердца. Слушаю надсадное дыхание.
Пару минут уходят, чтобы собраться. А потом мы, взявшись за руки, несемся на парковку. Жизнь вокруг продолжается, но у нас своя спринтерская полоса. По дороге до квартиры пальцы не расцепляем. Непрерывно качаем энергию. В обе стороны. Отдаем и забираем.
Уже дома, притискивая меня к стене, Бойка с хрипом выдыхает:
– Я не умею так говорить. Но хочу. Очень хочу… Так же, как ты. Нет. Больше.
Я киваю, давая знак, что все понимаю.
– Покажи, – с дрожью прошу.
И наши рты влажно сталкиваются. Контакт. Замыкание. Бешеные искры.
На физическом уровне у нас все получается. Кир жадно любит меня, я по большей части принимаю. Кое-что запоминаю, откликаюсь инстинктивно, откровенно выражаю свое удовольствие. Стремлюсь к высшей точке наслаждения, но сильнее всего я люблю момент, когда пика достигает Бойка. Месячные закончились, контрацептивы работают, он каждый раз кончает в меня. Выжимаем на максимум. По-другому у нас попросту не получается.
Уже идет вторая неделя, как мы удачно справляемся с моим планом. Два раза слетаем, и я остаюсь у Кира среди недели, но это ожидаемый сбой. Не критично. Главное, что в остальные дни я настаиваю, чтобы он отвозил в общагу. Пятницу, безусловно, жду, как праздника. Как обычно, с утра собираю сумку со сменкой, беру ноут и кое-какие конспекты. Закидываю все это сразу же к Бойке на заднее сиденье. Отъезжая, он поглядывает на меня, будто на невесть какое лакомство. Заруливает в какой-то закуток между зданиями. Снова целуемся, как одурелые.
– Сколько ты собираешься издеваться надо мной, Любомирова? – сжимая мой затылок, напирает Кир.
Я в ответ прочесываю ногтями его короткие колючие волосы.
– В смысле?
– В смысле без смысла все это… Хочу, чтобы всегда рядом была. Вместе.
– Угу… Я тоже… Когда-нибудь…
– Когда-нибудь… Когда?
Смеюсь, чтобы разрядить обстановку.
– Может, когда ты научишься опускать крышку унитаза, вытираться как все люди полотенцем, а не мокрым ходить…
Я дразнюсь, а лицо Кира становится сердитым.
– Что еще? Ну? Продолжай, – давит в своей привычной агрессивной манере. – Я записываю, – постукивает пальцем по виску.
– Относить тарелку в раковину, закрывать шампунь и другие тюбики… Ах, не щекочи! Ах… Бойка! – пытаюсь извернуться, но от него, конечно, нереально избавиться. На все мои охи и писки Кир лишь вздергивает брови. – Щекотать меня… Ох… Когда ты прекратишь… щекотать меня! Это одно из условий!
Он тотчас останавливается.
– Дальше, – подгоняет, когда у меня уже все мысли разбежались.
– Дальше я еще не придумала!
– Когда придумаешь?
– Когда, когда… Когда-нибудь!
– Варвар, – тихо выдыхает он, скатывая взгляд на мои губы.
– Когда ты забудешь все кликухи и будешь называть меня исключительно «Варя»! Вот! Еще один пункт.
Кир снова постукивает пальцем по виску, мол, запомнил.
И выдвигает:
– Дальше.
– Нет, не исключительно, – спохватываюсь я. – Поправка!
– Как еще?
– Придумай как-то нежно, – требую и краснею.
Так стыдно, что даже глаза слезятся. Знаю, что они блестят сейчас, но я моргаю и не разрываю зрительный контакт.
Бойка смотрит долго. Думает, неторопливо исследуя мое пылающее лицо. Потом сам себе кивает. Горячая ладонь соскальзывает с моего затылка на лопатки и, надавливая, подталкивает вперед. Лицом к лицу, практически кожа к коже. Смешиваем дыхание, но зрительный контакт не обрываем.
– Если прям на кекс ванильный изойти, – кривовато ухмыляется, выдавая свое смущение. Быстро гаснет эта показная эмоция, когда он тянет шумно кислород. – Я бы мог тебя назвать… – выразительно сглатывает. – Родная.
– Ага, – едва хватает дыхания выговорить. Еще и кивнуть умудряюсь. Все в груди сжимается и горит. Жар-птица одобряет. – Тогда я тоже тебя иногда буду так называть… Родной…
– Охуенно… – морщится, быстро облизывая губы. – Соррян. Ништяк, родная.
