Внутри меня что-то ломается, и я… смеюсь. Смеюсь так свободно! Так счастливо!
– И я люблю! Люблю! Вообще снова и снова люблю... Влюбляюсь! – выдаю сумасшедшей скороговоркой.
Что там с сердцем? Его мнет и запекает жар-птица. Оно носится по всей груди, пытается сбежать. Но выхода нет.
– Влюбляешься? Что это еще, мать твою, значит? Что? Как часто?
– Каждый день!!!
– Что за… На хрен, блядь… Варя…
– Бойка! Дурак же ж… Каждый раз в тебя!!!
– Варя… Блядь… Блядь…
– А ты меня давно? Давно?
– С первой секунды. Всегда. Навсегда.
– Не может быть! – протестую, потому что и правда не верю. – Ты кривлялся, обзывался, матерился, издевался…
– Клянусь!
– Клянешься? – выдыхаю и затихаю.
– Я просто осёл, – поражено признает Бойка. И от стыда краснеет. Как мне нравится эта фишка! Такая неудержимая, настоящая, горящая... – Ну ты и так знаешь. Мудак я. Мудак.
– Знаю, знаю… – тяну задумчиво и почти довольно. А потом, наконец, смакую: – Всегда навсегда?
– Всегда навсегда, родная.
Глава 39
Не кипишуй, родная. Не на осаде.
Крепости все наши.
© Кирилл Бойко
– Вот так красиво? – кривляется Варя на камеру, то приближая, то отдаляя телефон. Раз за разом срабатывает вспышка, потому как в комнате освещение скудное. Тремся на одной подушке. Матрас поскрипывает. Я в камеру не смотрю. Только на свою Любомирову. Медленно поглощаю не просто черты, по большей части ее кожу. Как долбаный торчок, по миллиметру иду и с каждой секундой шизею от Вари все больше. – Красиво?
– Пиздец красиво… – хриплю я, прихватывая ее щеку губами.
Языком лижу. Кусаю, как псина. Играть с едой нельзя, но я именно играю. От этой игры дышать все сложнее. Раньше основным показателем и регулятором возбуждения являлся член. С Любомировой же похоть по всему организму раскидывает. Точек удовольствия миллион. С треском выдаю избыток напряжения. Верняк, даже свечусь в темноте.
– А вот так, Кир? Красиво? Ах… Приятно-приятно… – пищит забавно. У меня мурашки бегут. У нее тоже – чувствую. – Вот так, Кир… Вот так красиво… Смотри… – голос то и дело прерывается, потому что следом за губами в ход идут руки. Скользнув под мятую безразмерную футболку, сжимаю сначала жадно всю грудь, а потом чуть осторожнее – только сосок. Варя от этого всегда прется, а я люблю ее доводить. Иногда ее удовольствие острее, чем свое ощущаю. Подсел тотально, без этого уже никак просто. – Я переключилась на видео… – задушенно предупреждает она. – Не задирай майку… Дыши на меня, Кир… Дыши… Целуй… Целуй, Кир… Ах… Кир… Я тебя люблю… Я тебя люблю… – подозреваю, что глаза ее в этот момент уже закрыты, а что там снимает камера, трудно даже представить. Да и похрен. Влажная от моей слюны. Дрожащая. Вкусная. Охуенная. – Всегда навсегда, Кир?
У меня мозг успевает отъехать, но на эту фразу реагирую безусловно.
– Всегда навсегда, родная.
– Люби меня… Давай… Давай все сожжем… Пусть мир взорвется…
– Давай… Ты за себя или за меня?
– За нас!
– Принимаю.
Телефон куда-то улетает, когда наваливаюсь сверху. Не пытаемся его найти и остановить запись. Похрен. Вот же… Я снова на ней. Я, блядь, просто подминаю ее тело, и у меня уже все зашкаливает. Хорошо, что Варя без трусов. Свои сдергиваю, нахожу ее глаза – они расширяются от возбуждения.
– Ты течешь… Я чувствую твой запах…
– Д-да-а-а… Мне хорошо…
Предвкушение нагревает кровь. Давит на максимум. На автопилоте подмывает закатить глаза. Но я упорно держу Варю визуально. Приставляю член к ее промежности. Макаю самый кончик, извлекая пошлый хлюпающий звук. Со сдавленным стоном впитываю эти соки кожей. Они, кажется, натуральным образом молниеносно просачиваются в мой организм. Разносятся по крови, как чистая дурь. Блядь, бешеный стимулятор. Накаляют, вызывая мелкие, но ощутимые взрывы сразу по всем чувствительным точкам.
– У-ух-х-х-х… – вхожу с протяжным вибрирующим выдохом.
Заносит сходу. Инстинктивно хватаю новую порцию кислорода, чтобы разбавить одуряющую концентрацию кайфа. Похуй, не помогает. Сбивает концентрацию. Если бы существовали какие-то датчики контроля внутренних показателей, надо понимать, все стрелки легли бы за красную черту. Как мне оставаться в адеквате?
Глаза… Глаза…
Часто моргаю, чтобы вернуть себе возможность видеть. Работает. В мозгах слегка проясняется, когда возобновляю неосознанно потерянную визуальную связь.
– Варя… – выдыхаю без какого-либо смысла.
– Покажи мне… Покажи…
– Держись, родная…
Она кивает, ведет по моим плечам ладонями и, закусывая нижнюю губу, тормозит какие-то эмоции. Я наклоняюсь и лижу побелевшую плоть, краешек зубов захватываю. Отзываясь, Варя сходу позволяет освободить губы для поцелуев. Стонет так, что у меня не только в горле, в груди от этих звуков вибрирует.
Дальше все сметает даже не опыт… Инстинкты. Раньше я просто трахался, сейчас – люблю. Пусть пошло, грубо и жадно. Однако и в этом тонну чувств выражаю. Сносят они не только меня, но и Варю. Разлетаясь, долго дрожим на пике. Время отмерить трудно, просто наслаждаемся до последнего.
– Тебе нравится, когда я так делаю? – тихо спрашивает Любомирова многим-многим позже, слышу в ее голосе улыбку.
«Так делаю» – значит, гладит меня по голове. Всегда после секса. Не знаю, что выражает. Но мне не просто по кайфу. Эти спокойные, поступательные и нежные движения успокаивают внутри меня всю черноту, вытесняют холод и гниль. Лащусь, как псина. Похрен.
– До тебя так никто не делал, – отвечаю так же тихо.
– Я тебя люблю, – шепотом закрывает все возможные вытекающие из этого признания вопросы.
Ненадолго засыпаем. Уверен, что не проходит и часа, как я, по настойчивому требованию желудка, открываю глаза. Варя следом просыпается. У нас друг на друга словно какие-то датчики. Пытаемся не будить один второго, но даже при полной неподвижности не проходит и минуты – обсуждали это.
– Голодный? – догадывается Варя.
Киваю, и она сразу же садится. Распутывает пальцами волосы. Синева практически смылась. Теперь они бледно-голубые. Не пойму, что Варя планирует делать с ними дальше, но, думаю, ей все с любыми вариантами будет охуенно.
Молча наблюдаю за тем, как она надевает мои спортивные штаны и стягивает на талии шнурок. Это какая-то особая фишка, я заметил. У нее полная сумка одежды будет, но в квартире Варя непременно тащит мои вещи.
– Омлет или спагетти? – оборачивается, когда я встаю.
