Потому что когда Варя вздыхает, быстро облизывает губы и уводит взгляд в толпу, внутренности разбивает противоречивая волна протеста.
– Ясно… Конечно… Я все понимаю… – вроде как бормочет, но я каким-то образом отчетливо слышу не просто слова, все интонации разбираю. Никакой шум, ор, грохот музыки не мешает. Заточен исключительно на нее. – А как думаешь, этот парень мне подойдет?
Замираю инстинктивно, когда внутри меня разрывается все, что успел собрать. Человеческий организм – гениальная система. Но знаете, в чем несостоятельность этой чертовой структуры? В том, что даже если хватит удар, прежде чем долбаное сердце полностью остановится, оно еще какое-то время по инерции совершает движения и позволяет в полной мере, поверьте мне, прочувствовать всю, мать вашу, боль.
Пока поворачиваю следом за Варей голову, не дышу.
– Самое то, – старательно выговариваю.
Каждый слог дается с трудом. И сам себя даже не слышу. Настолько громко тарахтит, трещит и скрежещет все внутри меня.
– Что ж… – отрывисто выговаривает Варя. Прежде чем подняться, смотрит мне в глаза. Уверен, что в эту секунду выдаю все свои чувства. Перекрыть не способен. Выливает все наружу. Веки дрожат, но и их опустить сил не хватает. – Тогда я пошла… Приглашу… Пожелай мне удачи…
– Удачи.
Шумный судорожный выдох с ее стороны. Разрыв контакта.
Не оборачиваюсь, чтобы посмотреть вслед. Не шевелюсь в принципе. Сугубо прямо перед собой смотрю. Пока в глазах не возникает жжение, даже не моргаю. Медленно подношу бутылку ко рту. Машинально глотаю теплое отвратительное пойло. Сдержанно выдыхаю. Сжимаю руки в кулаки. В груди все ярче горит. Захлебываюсь. Перемещаясь, собираюсь сцепить ладони и, уперев локти в барную стойку, запечатать ими рот, из которого рвется звериный рев. В принципе, выполнить это движение удается. И даже задержаться на пару секунд. А потом… В себя прихожу, когда уже двигаюсь в толпе людей. Затылок Любомировой на прицеле. Только сейчас отмечаю, что ее волосы снова светлые. Рывками сознание ловлю. Ни хрена в себе не уверен. Но остановиться не могу, пока не хватаю Варю за плечи, не разворачиваю, не впечатываю себе в грудь… Натужно с хрипом выдыхаю, словно от этого столкновения, наконец, кончаюсь. Да, блядь, безусловно, кончаюсь.
Стискивая пальцами затылок, не даю Любомировой отстраниться и посмотреть в глаза. Позже осознаю, что она и не пытается. Выдох ее ощущаю. А потом, как скользит ладонями мне под руки – пробивает током. Меня качает. Варю со мной. Только ей-то точно пофиг. Обнимает, как раньше. Изо всех своих центурионовских сил. Вырывает почву из-под ног. Улетаю.
Стоим в центре толпы, но наша склейка, конечно же, никак не тянет на танец. Инициирую раскачивания, чтобы хоть как-то оправдать эту близость. Перед собой, перед другими и, черт возьми, перед ней. Иначе все мои слова выглядят, как галимый треп. Да блядь же… В ее глазах именно так и выглядит. В любом случае. Все, что говорю – рушу действиями.
Не дурак ведь, понимаю, что Варя чувствует, как дышу рывками. В эти объятия не просто силу вкладываю, выдаю своей хваткой весь спектр одержимых эмоций. Пока качаемся якобы в такт музыки, трогаю в пределах приличия – от плеч до поясницы. Но, черт возьми, сами движения выходят далеко за границы. Вдавливаю ладони, стискиваю до дрожи. Но самое обличающее – стояк. Как ни смещаюсь – то в живот Варе, то куда-то в бок чуть выше бедра упираюсь. И не похоть это… Хотя и она тоже, безусловно. Но в общем все гораздо хуже. Вдыхаю Любомирову, ощущаю ее, и память раскручивает тот чертов ящик, который я не так давно забил гвоздями и спрятал в дальний угол сознания. Топят флешбэки. Как целовал раньше, беспрепятственно касался, любил… Полная потеря контроля.
Варя дрожит. Дышит все чаще. И тем самым накаляет меня еще сильнее. По всем показателями – максимум. Боюсь, на ее спине останутся синяки, но ослабить никак не получается.
Когда мелодия обрывается, и гостиную взрывает какой-то тошнотный рэп, шумно выдыхаю. С облегчением и с сожалением. Одновременно.
Глаза в глаза – Любомирова производит контрольный выстрел. Внутри меня не просто легкие, а ветряные мельницы. Я вдыхаю и вдыхаю, они все со свистом перебивают. Грудь распирает, а кислорода все не хватает. Вместо него там бушует пламя.
Должен что-то сказать и уйти. А вместо этого стою и жду. Варя отмирает быстрее. Опирается ладонями мне на грудь и, привставая на носочки, утыкается губами в ухо.
Дрожь разбивает мое напряженное тело еще до того, как она говорит:
– Проводи меня до дома.
Глаза в глаза. Напролом.
Внутри меня сумасшедшая агония.
Но я все же выговариваю то, что должен:
– Нельзя.
С губ Вари срывается разочарованный выдох. Она медленно опускается на пятки, убирает руки и отводит взгляд.
– Ладно… Тогда пока, – попрощавшись, берет небольшую паузу, но не уходит. Собравшись с силами, снова смотрит на меня. – Я в субботу, если погода позволит, собираюсь в тот клуб… Наш… Помнишь? – топит эмоциями. И я, не сдержавшись, киваю. Она сразу же расплывается в улыбке. Мне приходится отвести взгляд и незаметно – да, блядь, конечно же, заметно – прочистить горло. Когда снова смотрю на Варю, дерет не меньше. – Ты сможешь прийти?
– Нет.
Поджимая губы, часто кивает.
– Я поняла… Ясно… Пока.
Крутанувшись, уходит стремительно. Сразу на выход. Одна. Я стою неподвижно и, как мне кажется, внутри тоже все замирает. Полный штиль. Пока не возникает необходимость сделать вдох. Кислород обжигает кислотой. И снова я начинаю двигаться раньше, чем осознаю свои действия.
Нагоняю Варю у ворот. Уловив мои шаги, она резко оборачивается. Отрывисто выдыхает. Я за ней – так же шумно, хоть и клею рожу кирпичом.
– Провожу, раз ты одна.
Она ничего не говорит. Поправляя шапку, смотрит на мою непокрытую голову. Читаю укор в этом взгляде, хоть в слова он и не выливается.
Открываю калитку и пропускаю Любомирову вперед. Она шагает медленно, но я все равно умудряюсь держать приличную дистанцию. Будто и не вместе мы, я просто за ней иду. До общаги от Фильфиневича ни много ни мало два километра, однако мы преодолеваем их молча. Только дыхание друг друга и слушаем.
Уже у двери корпуса Варя останавливается. Оборачивается и застывает. Между нами не больше метра. Я не успел среагировать, а сейчас увеличивать расстояние уже как-то тупо.
– Я все равно приду в субботу в клуб. Одна.
Не знаю, какой реакции ждет. Да и не способен что-либо выдать. Поджимая губы, только мотаю головой.
Центурион же…
– Спасибо, что проводил. Спокойной ночи, Кирилл.
И уходит.
Я пару минут стою. Вдруг еще вернется… Понимаю, что не должен надеяться. Но, блядь, контролировать свои желания не могу.
По дороге к Курочкину умышленно лишний круг наворачиваю. Промерзаю прилично, в голове проясняется. Только в груди все так же долбит сердце. Никакие методики не способны нормализовать его скорость. Ни душ, ни полный физический покой.
