«Такая забавная…» – думаю я и улыбаюсь.
– Ты же не станешь его после всего выгораживать? – вопрос направляю маме, но смотрю на Аню.
Свои действия прослеживаю и ее реакции. Все идет нормально, и я решаю просто подвернуть верх подгузника.
– Отлично, – бормочу сама себе.
Ловлю одной ладонью крохотную ножку, а второй уже хватаю из принесенного Киром пакета слип. Вдруг замерзла, пока я копалась? Немножко прохладная, но вроде не критично. Не теряя бдительности, максимально ускоряюсь.
– Он просто расстроился, – талдычит мама, глядя в окно.
Вставать ей пока запретили. Но ее психическое состояние пугает больше, чем физическое. Она и не рвется что-то делать. Не интересуется Аней, даже не смотрит на нее. Когда медсестра пыталась подложить ребенка на кормление, заявила, что молока нет. Мы, конечно, уговорили ее попробовать. Но, судя по всему, какая-то проблема действительно есть. У малышки ничего не получалось, и в конце она раскричалась, хотя сама по себе удивительно спокойная.
Медсестра принесла смесь и показала мне, как кормить. Я узнала название и заказала Киру несколько упаковок. Просить маму попробовать еще раз дать малышке грудь не переставала. Однако с каждой попыткой все меньше верила в какой-то успех.
Закончив малышку одевать, беру на руки и, глядя в милое личико, слегка качаю.
«Ну, какая же она красивая…» – думаю я с улыбкой.
– Мам, давай попробуем еще раз покормить…
Договорить не успеваю, мама так сердито смотрит, что я обмираю.
– Нет молока. Нет! Как ты понять не можешь? – шипит резким тоном.
– Но консультант по грудному вскармливанию сказала, что надо прикладывать, – осторожно тяну я.
– Сказала, сказала… Когда ты перестанешь меня донимать? Или хочешь, чтобы я умерла? Чуть теплая лежу! Повернуться не в силах. Все болит. Все.
– Ладно… Отдыхай.
Отворачиваясь, беру со столика подготовленную заранее смесь. Пока кормлю Аню, не смотрю на маму, хоть она и продолжает что-то рассказывать.
Mr. Бойка: Я внизу. Выйдешь?
Варвара Бойко: Да. Дай мне пару минут.
Аня уснула, но оставлять ее с мамой я не решаюсь. Зову медсестру, сунув ей в карман деньги, прошу оставаться в палате, пока не вернусь.
Издалека узнаю своего Бойку. Сердце тут же сжимается, и отчего-то накатывают слезы. Улыбаюсь, чтобы отогнать ненужные эмоции. Он, увидев меня, сразу же поднимается.
Я ускоряюсь. Кир не двигается. Только смотрит так, будто год не виделись. В лице не меняется. Но воспаленные глаза выражают и переживания, и растерянность, и жгучую тоску.
Останавливаюсь, только когда налетаю на него. Обвиваю шею руками. Прижимаюсь. Втягиваю запах. Он тоже выразительно вдыхает. И еще громче выдыхает. Только после этого обнимает. Притискивает с какой-то пронзительной осторожностью.
Проходит не меньше минуты, прежде чем смотрим друг другу в глаза.
– Ты что, совсем не спал?
Полагая, что без меня всю ночь просидел за работой, собираюсь ругать. Однако быстро об этом забываю, когда Бойка отвечает:
– Без тебя трудно.
Я, конечно, тоже безумно скучаю вдали от него. Но за заботой об Ане это, наверное, не так сильно ощущается. А он ведь дома совсем один.
– Родной, – все, что говорю.
Целую в уголок рта. Невольно обращаю внимание на то, что мы не одни. Кир без слов понимает и отводит в сторону.
– К отцу ездил вчера сразу после больницы. И сегодня утром, – сообщает приглушенным тоном. – Пусто.
Меня сходу охватывает тревога.
– Зачем? Не надо, Кир, пожалуйста, – обхватываю его ладони своими и к груди прижимаю. – Пусть полиция занимается. Градский обещал, что подключит все свои связи. А он ведь отставной подполковник. Уверена, что все получится.
– Да, звонил мне сегодня. Яхта вчера из порта вышла. А сегодня засекли дрейфующей в море. Никого на борту не обнаружено. Следы пребывания двух человек и… – отводя взгляд, берет небольшую паузу. – Капли крови и две гильзы нашли.
– О, Боже… – выдыхаю шокированно. – Ищут?
Кир поджимает губы и снова смотрит мне в глаза.
– Ну как бы да, – выговаривает севшим голосом. – Только сама понимаешь… Это море.
Ничего я не понимаю. И, если честно, не хочу об этом думать.
– Ты, главное, больше сам его не ищи, – взволнованно шепчу я. – Пожалуйста, Кир. Обещай мне.
Он высвобождает руки и обхватывает ими мое лицо.
– Сколько еще? Когда ты будешь дома?
– Я не знаю, – расстроенно пожимаю плечами. – Мама точно здесь надолго. А Анечку могут выписать в конце недели. У меня в голове все это вертится без конца… Возможно, придется забрать ее к нам, пока мама не поправится. Она… – прерываюсь в поисках подходящих слов. – Она совсем не справляется. Даже не пытается. Ее ничего не интересует. И… Я боюсь, что это не пройдет уже.
Бойка молчит. Удивленным не выглядит. Сдержанно кивает, вот и вся реакция.
– Я купил все, что ты написала, – указывает на пакеты. – Что-то еще нужно?
– Нет… Пока нет… – выдыхаю и вновь к нему прижимаюсь. – Спасибо за все, что ты делаешь… И что понимаешь… Я это очень ценю.
– А могло быть как-то иначе?
На самом деле это не похоже на вопрос. Скорее, риторика. И железное утверждение: не могло. Трогает до дрожи. Слезы вновь подкатывают. Пытаюсь как-то регулировать дыхание, а на сердце уже и внимания не обращаю.
– Я тебя люблю, – шепчу вместо тысячи слов признательности, обожания и восхищения.
– И я тебя люблю.
Уходить сложно. Но я думаю об Анечке. Сейчас я нужна ей. И Кир, как бы трудно ни было порознь, тоже понимает. Прощаемся быстро, и я ухожу.
Остаток дня пролетает незаметно. Мама большую часть времени либо спит, либо ведет с собой диалоги. А мы с Анечкой пытаемся справляться.
– Нюта… – вырывается у меня как-то неожиданно, когда смотрю на нее во время очередного кормления. – Нютка, – тяну уже осознаннее. – Нютик.
Анной, конечно же, назвала я. Маме все равно, а бабушка просила дать имя, чтобы зайти в церковь помолиться и поставить свечку. Анна – имя со значением. Мать Пресвятой Богородицы. Да и просто красиво, как мне кажется. Но производное Нюта я изначально не рассматривала. Оно будто само собой сейчас вырвалось.
