Однако есть и другие определения одомашнивания, не привязанные к скотному двору и рассматривающие его как процесс, не требующий вмешательства человека. Энтомологи применяют термин “одомашнивание” к сельскохозяйственной системе муравьев, существующей уже более 50 миллионов лет. Муравьи-листорезы, живущие в американских тропиках, занимаются разведением грибов. Муравьи приносят грибы в свои колонии, обеспечивают их субстратом для роста и питаются тем, что выросло. Грибы при этом не могут существовать без муравьев и живут исключительно в колониях своих хозяев. В процессе эволюции грибы стали очень удобными для муравьев: они образуют богатые питательными веществами вздутия, так называемые гонгилидии, которые легко разносить по колонии. Таким образом, муравьи-листорезы – а также некоторые другие группы муравьев – одомашнили свою пищевую культуру. Примитивные пищевые культуры разводят и некоторые термиты и жуки-короеды3.
Наконец, есть и другой смысл слова “одомашненный” – именно его имели в виду Теофраст, Франц Боас, Маргарет Мид, Хелен Лич и другие. Они называли человека “одомашненным” потому, что считали его “от природы” или “генетически” миролюбивым и искали слово, способное выразить эту мысль. Они, судя по всему, почти не задумывались о том, подвергались ли люди когда-либо контролируемому размножению. Блуменбах вскользь упоминал эту идею, но даже для него вопрос о том, кто же одомашнил человека, был второстепенным и достойным упоминания только в примечаниях. Иными словами, причина, по которой ученые называли человека “одомашненным”, не имела никакого отношения к разведению человека “в неволе для употребления в пищу или получения прибыли…”. Употребляя это слово, они просто хотели подчеркнуть, что некоторые особенности поведения человека сближают его с одомашненными животными. Эти особенности – социальная терпимость и пониженная эмоциональная реактивность в ответ на провокации. Как именно они возникли, этих ученых настолько не интересовало, что большинство из них даже не считало нужным упоминать об этой проблеме4.
Конечно, такое количество разных смыслов слова “одомашненный” может сбить с толку, но другого термина, который обозначал бы “генетически миролюбивый”, пока не существует. Поэтому в этой книге я, следуя примеру Блуменбаха и других, буду использовать слово “одомашненный” в значении “миролюбивый вследствие генетической адаптации” (в противоположность “ставший миролюбивым в течение жизни”). А “самоодомашниванием” я буду называть процесс, ограниченный одним видом, – то есть снижение склонности к реактивной агрессии, произошедшее без участия других видов.
Итак, самоодомашнивание. Могло ли оно произойти в дикой природе? Конечно, могло.
Агрессия – явление очень древнее. Агрессивное поведение появилось не менее 540 миллионов лет назад, когда во время кембрийского взрыва сформировалось множество новых таксонов животных – включая большинство таксонов, живущих сегодня, – таких как насекомые и плоские черви, многие из которых довольно агрессивны по отношению к другим представителям своего вида. Со времен кембрийского взрыва склонность к агрессии, конечно, то повышалась, то снижалась в разных таксонах. В настоящее время нет оснований считать, что животные в целом, или виды в среднем, становятся более или менее агрессивными. Примерно половина современных видов более агрессивна, чем их непосредственные предки, а другая половина – менее. Виды, обладающие пониженной склонностью к реактивной агрессии по сравнению с их непосредственными предками, можно считать “самоодомашненными”.
Если открытия Беляева применимы к животным, обитающим в дикой природе, то многие виды, испытавшие снижение уровня реактивной агрессии, должны были приобрести сопутствующий синдром одомашнивания. Или, как следует говорить в случаях, когда одомашнивание происходит без участия человека или других видов, – синдром самоодомашнивания.
К сожалению, эту гипотезу пока никто не проверял – отчасти потому, что сама идея еще слишком нова, но также и потому, что это в принципе трудно сделать. Даже если синдром самоодомашнивания широко распространен в природе, получить доказательства его существования не так просто. Дело в том, что важной составляющей такого доказательства должно быть поведение предкового вида, а реконструировать его чрезвычайно сложно, потому что предковые виды, как правило, оказываются вымершими. Если бы мы захотели доказать, что азиатские слоны подверглись самоодомашниванию (что вполне вероятно), нам нужно было бы собрать достаточное количество данных об их недавних предках и показать, что они были более агрессивными, чем сегодняшние слоны. Но когда предки вымирают, от них часто не остается даже ископаемых остатков, а поведение так и вовсе исчезает без следа. Поэтому в большинстве случаев мы не знаем, снизился уровень агрессии или нет5.
Но иногда нам все же улыбается удача, и одна из таких удач находится на эволюционном древе совсем близко к человеку. Это бонобо и шимпанзе. Эти два вида человекообразных обезьян – наши ближайшие родственники, причем предки бонобо, судя по всему, мало отличались от шимпанзе.
Бонобо и шимпанзе внешне очень похожи. Это крупные, покрытые черной шерстью человекообразные обезьяны, которые ходят, опираясь на костяшки пальцев, весят от 30 до 60 килограммов – при этом самцы весят больше самок – и живут во влажных дождевых лесах Экваториальной Африки. Самый простой способ отличить их друг от друга – это посмотреть на голову: у бонобо она меньше, а шерсть на ней по центру разделена “пробором”. Еще одна особенность бонобо – розовые губы, контрастирующие с черной кожей остальной части лица. Бонобо и шимпанзе живут по разные стороны реки Конго, которая течет вдоль экватора в Демократической Республике Конго: шимпанзе на правом берегу, к северу от реки, а бонобо на левом6.
Социальное поведение бонобо и шимпанзе тоже во многом очень похоже. И те и другие живут сообществами из нескольких десятков особей, причем самок в сообществе больше, чем самцов. У каждого сообщества есть своя территория, которую его члены защищают от посягательств соседей. В пределах сообщества формируются временные подгруппы (так называемые партии), в которые может входить до двадцати или тридцати особей. Иногда эти подгруппы перемещаются самостоятельно. Самцы, в отличие от самок, всю жизнь проводят в своих родных сообществах. Самки же, достигнув половозрелости, обычно покидают мать и переходят в другое сообщество, где живут до самой смерти. Прежде чем родить, самка обычно спаривается несколько сотен раз – иными словами, каждому зачатию предшествует спаривание со всеми взрослыми самцами группы. За детенышами ухаживают, как правило, только матери.
На фоне такого сходства различия в поведении бонобо и шимпанзе особенно бросаются в глаза. Бонобо обладают пониженной склонностью к агрессии, что указывает на вероятность их самоодомашнивания в прошлом. По сравнению с шимпанзе бонобо значительно менее агрессивны и более доверчивы друг к другу. Работники зоопарков говорят, что бонобо проще содержать, потому что старожилы легко, без драк и напряжения, принимают новых особей в группу. С шимпанзе для этого требуются недели, а то и месяцы. В течение этого времени животных постепенно приучают друг к другу, разделяя их проволочной сеткой, чтобы они друг друга не покалечили. И даже после этого шимпанзе, впервые оказавшись вместе в одном помещении, легко могут броситься в драку. Многолетние наблюдения в дикой природе также указывают на то, что шимпанзе и бонобо заметно отличаются по всем аспектам агрессивного поведения7.
