Недостаток гипотезы репутации в том, что она не объясняет, как общество справлялось с такими мужчинами. Ведь обидчикам, готовым применять физическую силу, ничто не мешало пробиваться на самый верх. Тот же изъян характерен и для всех остальных теорий, пытающихся объяснить эволюцию человеческой добродетели, не прибегая к идее контроля агрессии. Антрополог Сара Хрди высказывала предположение, что склонность к кооперации возросла после того, как наши предки начали сообща воспитывать детей (что увеличивало выживаемость потомков). Приматолог Карел ван Шайк выдвигал гипотезу, что кооперация была важна для успешной охоты и потому охота способствовала образованию толерантных связей между мужчинами. Психолог Майкл Томаселло предполагал, что после того, как самцы научились отличать своих детей от чужих, им стало выгоднее реже проявлять агрессию и чаще участвовать в воспитании детей. Он также считал, что необходимость совместных действий при встрече с хищниками способствовала отбору более склонных к кооперации особей. Подобных гипотез очень много, и все они, безусловно, вносят свой вклад в понимание феномена кооперации. Однако ни одна из них не решает проблему наглых агрессоров. Ведь даже если какой-то мужчина добыл мало дичи из-за того, что никто не хотел с ним охотиться, при достаточной наглости он мог просто отобрать добычу у других25.
Есть только одна гипотеза, объясняющая, как нашим предкам удалось решить проблему хулиганов, терроризирующих все общество (а решение этой проблемы, безусловно, было важнейшим шагом на пути развития кооперативного поведения). Это расширенная версия идеи Дарвина: “злобные и неуживчивые люди… находят кровавый конец”. Согласно гипотезе смертной казни, в плейстоцене у человека сформировалась новая способность. Впервые за всю эволюционную историю человека коалиционные объединения начали сознательно убивать тех членов группы, которые применяли физическую силу в своих интересах и не прислушивались к чужому мнению. Потому что казнь оказалась единственным способом предотвратить превращение таких людей в тиранов.
Глава 8. Смертная казнь
Летней ночью 1820 года шестнадцатилетний Стивен Меррилл Кларк из Салема, Массачусетс, был арестован за поджог конюшни. Он происходил из уважаемой семьи, и, учитывая, что от его действий никто не пострадал, он мог бы рассчитывать на некоторое снисхождение. Но его репутация уже была испорчена мелкой кражей в прошлом, и дело осложнялось тем, что огонь перекинулся на три жилых дома и еще пять других построек. За поджог в Массачусетсе полагалась смертная казнь, а Салем придерживался старых традиций. Кларка судили, признали виновным и приговорили к высшей мере наказания. Несмотря на множество отчаянных апелляций, судья стоял на своем. В назначенный день подросток взошел на эшафот и обвел глазами собравшуюся толпу из сотен человек. Ослабевший от страха настолько, что его приходилось поддерживать с обеих сторон, он слушал, как служитель зачитывал его собственные слова:
Пусть юноши, присутствующие здесь, извлекут урок из моей судьбы и не станут нарушать благотворную дисциплину отчего дома… Помолитесь о том, чтобы Господь наградил вас своевременным раскаянием, открыл вам глаза и просветил ваш ум, чтобы вы не ступили на путь порока, а следовали заповедям Божьим всю свою жизнь. Да благословит вас Господь. Я прощаюсь со всем миром!1
Под вздохи и стоны взволнованной толпы он был повешен.
Бедняга Кларк. Полемика по поводу целесообразности высшей меры наказания началась в XVIII веке. Соверши Кларк свое преступление всего на год-два позже, и его отправили бы в тюрьму, а не на эшафот. Эта была одна из последних в Америке казней за преступление, не причинившее никому физического вреда. Сегодня сама мысль, что кто-то, особенно подросток, будет казнен за пожар в конюшне, случайно перекинувшийся на жилой дом, выглядит совершенно дикой. Но если наше недавнее прошлое кажется нам слишком жестоким по сравнению с просвещенным настоящим, то на самом деле странно ведем себя мы, жители современного мира, а не жители Новой Англии XIX века. Потому что смерть Кларка хорошо иллюстрирует жизненный уклад, господствовавший на протяжении всей нашей истории и, возможно, уходящий корнями к самым истокам Homo sapiens2.
В XVII столетии сотни тяжких преступлений в Америке наказывались смертной казнью. В Новой Англии могли казнить за колдовство, идолопоклонство, богохульство, изнасилование, супружескую измену, скотоложество, содомию, а также (в Нью-Хейвене) за мастурбацию. Вас могли казнить за то, что вы были “ребенком шестнадцати лет или старше, который ведет себя “упрямо” или “строптиво” либо “поднимает руку” или “бранится” на родителей”. И все эти казни были отнюдь не только теоретическими. В период с 1622 по 1692 год в округах Массачусетса Эссекс и Саффолк были зарегистрированы казни одиннадцати убийц, двадцати трех ведьм, шести пиратов, четырех насильников, четырех квакеров, двух неверных супругов, двух поджигателей, двух виновных в скотоложестве и двух виновных в государственной измене3.
Сама идея казни была очень популярна. Нередко случалось, что сами граждане ловили преступников, устраивали над ними суд, признавали виновными, выносили приговор и казнили, не дожидаясь истечения четырехдневного срока, который официально должен был пройти после объявления смертного приговора. Часто местная общественность вносила послабления в закон, чтобы добиться желаемого вердикта. Историк Дэвид Хакетт Фишер пишет про одноглазого слугу по имени Джордж Спенсер, который жил в Нью-Хейвене. Он “часто оказывался по ту сторону закона, и соседи подозревали его во многих пороках. Когда у свиньи родился уродливый поросенок, оказавшийся тоже одноглазым, несчастного обвинили в скотоложестве. Под давлением он признал себя виновным, потом отказался от признания, потом признался снова и снова отрекся от своих слов. Законы Новой Англии затрудняли вынесение приговора: чтобы признать подсудимого виновным в скотоложестве – преступлении, караемом смертной казнью, – необходимы были показания от двух свидетелей. Но судьи были настолько непримиримо настроены, что уродливого поросенка засчитали как одного свидетеля, а признание, от которого подсудимый позже отрекся, засчитали как показание второго свидетеля”. Спенсер был казнен4.
Спонтанные линчевания отражали любовь общественности к безжалостному правосудию. Фишер описывает, как женщины в Марблхеде, чьих мужей взяли в плен индейцы, “схватили двух индейских пленных и в буквальном смысле оторвали им руки и ноги”. Число подобных случаев было в провинции весьма значительным. В период с 1622 года, когда в Америке была зарегистрирована первая смертная казнь (за кражу), до 1900 года сохранились записи о 11–13 тысячах официальных казней, и еще около 10 тысяч человек, как считается, были растерзаны толпой или подверглись линчеванию. Проблема линчеваний и неофициальных казней до сих пор сохраняется в неимущих слоях населения5.
Одним словом, сочетание строгих законов, непримиримости граждан и страсти к устранению изгоев делала Америку смертельно опасным местом для тех, кто нарушал социальные нормы. Смертная казнь не теряла своей популярности вплоть до конца XVIII века. Прежде нарушение правил грозило смертью. Наказание было жестоким, и проблемы возникали редко. Мирные жители могли спать с открытой дверью. Им не нужно было запирать свое имущество на замок. Для тех, кто не нарушал закона, Новая Англия была безопасной.
