Безусловно, то же можно сказать и о простых военных действиях.
Помимо желания мести и морального давления, на практику простых войн оказывает влияние множество других уникальных свойств человека. Среди них существование высокотехнологичного оружия, язык, социальные нормы, психология покорности, подготовка воинов и способность разрабатывать совместные планы. Но сам факт наличия простых войн нельзя объяснить ни одним из этих факторов, ведь законы, по которым происходят такие войны у человека, очень сходны с механизмами межгрупповой агрессии у некоторых других животных. Простые войны у людей – так же, как и межгрупповые столкновения шимпанзе или волков, – основаны на проактивной агрессии; цель их состоит в обеспечении безопасности, а убийства приносят нападающим долгосрочные преимущества. Все остальные характеристики человеческих войн – это просто розочки на торте, но не обязательные их свойства. Что касается неотъемлемых свойств простых войн, то они мало чем отличаются от базовых характеристик межгрупповой агрессии у других животных, убивающих соседей, когда представится подходящий случай35.
Поэтому не стоит удивляться, что люди, не уважающие государственные законы, так охотно собираются в банды и пользуются локальным дисбалансом сил для совершения убийств и других преступлений. Поведение шимпанзе и охотников-собирателей не сильно отличается от поведения повстанцев, уличных группировок и преступных банд. Естественный отбор благоприятствует безопасным убийствам всегда, когда они не несут слишком больших рисков для нападающего, – а зачастую и тогда, когда они не приносят нападающему никакой очевидной выгоды. В мире, где царит анархия, удовольствие от убийства может само по себе быть достаточной наградой.
Хладнокровное планирование, свойственное коалиционной проактивной агрессии, может приводить не только к убийству отдельных индивидов, но и к преднамеренному уничтожению целых групп людей. На археологических раскопках Натарук в Северной Кении были обнаружены свидетельства войны, которая произошла 10 тысяч лет назад. Среди костей двадцати семи человек было двенадцать скелетов, сохранившихся почти полностью. Десять из них несли следы насильственной смерти. Руки четырех жертв, судя по всему, были связаны перед смертью. Сейчас уже трудно сказать, что именно там произошло, но история и этнография знает бесчисленное количество случаев, когда побежденных воинов и захваченных в плен мирных жителей убивали – что, судя по всему, и случилось в Натаруке.
Самый яркий пример коалиционной проактивной агрессии – это уничтожение миллионов евреев, румын, поляков, гомосексуалов и других людей в концентрационных лагерях во время Второй мировой войны. В процессе едва ли пострадал хоть один из работников лагерей, расстреливавших заключенных или загонявших их в газовые камеры36. Мы часто называем безжалостные акты насилия вроде холокоста “бесчеловечными”. Но с филогенетической точки зрения они, конечно, вовсе не бесчеловечны. Наоборот, они глубоко человечны. Ни одно другое млекопитающее не убивает представителей своего вида настолько планомерно и массово.
За долгую эволюционную историю простых военных действий естественный отбор довел до совершенства наше умение извлекать пользу из коалиционной проактивной агрессии. Но мы пока не знаем, повлияла ли на нашу эволюционную психологию гораздо более короткая история комплексных военных действий. Самое раннее убедительное свидетельство комплексной войны известно из Кермец-Дере в Северном Ираке, где рядом с городскими стенами было найдено множество скелетов, наконечников стрел и тяжелых дубинок; находки датированы примерно 10 тысячами лет. Начиная с этого момента свидетельства комплексных военных действий встречаются относительно часто37. Десяти тысяч лет, безусловно, должно быть достаточно для формирования биологической адаптации. Скотоводы употребляли молочные продукты в течение всего восьми тысяч лет и за это время успели сформировать генетические адаптации для более эффективного усвоения лактозы (молочного сахара). И хотя пока не известны никакие физиологические адаптации к комплексных войнам, полностью их существование исключить нельзя. Здесь, однако, я буду исходить из того, что их не существует38.
Комплексные войны происходят в сообществах, имеющих политическое руководство, и участвующие в них люди делятся на два типа: командиров, которые решают, что делать, и солдат, которые выполняют приказы. Сочетание командиров и солдат крайне эффективно; сообщества, образующие такие “настоящие военные системы”, находятся, говоря словами антрополога Гарри Терни-Хай, “над военным горизонтом”, – в противоположность сообществам, практикующим простые войны39.
Комплексные военные действия, как и простые, могут включать проактивную агрессию в форме внезапных налетов.
Во время таких налетов небольшая группа нападающих – например отряд, которому приказали вывести из строя пулеметную точку, или экипаж бомбардировщика, который должен уничтожить военную базу, – старается остаться незамеченной до начала атаки, а после достижения цели как можно скорее вернуться назад. Проактивные налеты имеют очевидные военные преимущества. В психологическом смысле для них часто характерен тот же энтузиазм, который отличает налеты во время простых войн40.
Однако также у комплексных войн есть свойства, принципиально отличающие их от простых войн. Особенно это касается организованных сражений. В комплексной войне у солдат нет выбора, участвовать им в сражении или нет, и во многих ситуациях они совершенно не заинтересованы в участии. Участие в войне может быть эмоционально травмирующим и часто (когда солдата принуждают отправиться в бой) не приносит отдельному индивиду никакой выгоды. В некоторых сражениях солдаты приближаются к группе вооруженных противников, сознательно подвергая себя риску ранения или смерти. Что же заставляет их это делать? Внутренней мотивацией, выработанной в ходе эволюции, такое поведение объяснить нельзя41.
Как показало исследование поведения солдат в боях Второй мировой войны, проведенное генералом США С. Л. Э. Маршаллом, страх на поле сражения испытывают абсолютно все42. Военный аналитик Ардан дю Пик собрал примеры реакции солдат на приказ выступать43. Иногда целая армия разворачивается и пускается в бегство. Это происходит, по выражению военного историка Джона Кигана, “не потому, что [армия] физически ослаблена, а потому, что у людей не выдерживают нервы”44. Иногда “капитулянты” убегают тихо, небольшими группками, пока не оказывается, что на поле сражения почти никого не осталось. Бывают случаи, когда обе наступающие стороны останавливаются, не достигнув зоны поражения, – к ярости их командиров. Бывает также, что обе сближающиеся армии потихоньку уклоняются в сторону и в итоге обходят друг друга по касательной, не вступая в контакт. Страх столкновения, который испытывают солдаты, настолько силен, что, как заключает Киган, главная задача офицеров состоит в подавлении этого страха. Отчасти это достигается за счет того, что солдаты понимают: дезертирам грозит смерть45. Такой была формула Фридриха Великого46: он утверждал, что рядовой солдат должен бояться офицера больше врага. Ведь командиру части нужно не только привести солдат на огневой рубеж, но и заставить их там остаться.
