– Да-к, кто же через эту жуть… Не-е судари, гиблое дело! – послышалось издали. Ботинки и того громче чавкают. Хлюп. Хлюп. Ох, выйти бы…
– Бесовщина, – хмыкнул кто-то невидимый совсем рядом. – Не сложить бы тут косточки.
– Я тебе дам! – возмутился ещё один бесплотный голос. Арбалетчики.
– Гиблое, не гиблое, а человек нужен. Пусть он и не человеком будет.
– А кем?
Сейчас ляпнет что-нибудь про магию, задушу гада! этой вот верёвкой!
Затихли, и хлюпанье померещилось. Ждут.
– Змеем! – с небывалой легкостью выдал латник и звонко рассмеялся, вслед. Мне даже полегчало как-то. Видимо, приказ, не положено говорить.
– Так кхм… долго ещё? – ворвался невидимый голос, точно камертон всех чавкающих ботинок. Хлюп.
Топь не кончалась, а пора бы. Если верить картам, а чего им не верить? эти болота в ширь достигали двух километров и пяти в длину, и это вместе, с осушенным полвека назад, кукурузным полем. Хреновая почва, но что поделать, коль другой нет? Мы же шли часов пять, не меньше, а воздух вокруг нас не светлел, не темнел, он, будто дрожал, треклятый кисель. Студент дышал тяжело, хрипел, еле плёлся, но шёл. На кой, таких брать? Да и меня зачем брать? Я ж… Лесник-то – да, но и он как-то скис. Арбалетчиков я не видел, но слышал лязганье их железок, дядька тот вообще, точно сгинул. Странно всё это, неправильно. Столичный, тоже порядком растерял былую прыть. Говорить не хотелось. Брели в тишине. И от этой тишины мне кажется, я стал сходить с ума. Вроде как болото, ну и болото, ну и подумаешь – под ноги смотри, в трясину не падай, но что-то, что-то противное тут было. Туман у наших ног вился плотными нитями, выплетая какие-то дикие силуэты бестелесные и неведомые. Других слов мне не подобрать. Безумие. Сплошное. Непроглядное, как эта жижа, что только видится туманом. Позади шумело. Мы шли, шли, а наш проводник, вроде, как и не замечал всего этого, только бубнил себе под нос и бубнил.
– Подождите, – неуверенно пробормотал студент. – Там д-дёргают.
– Что?
– С-зади, – прошептал он. Столичный не слышал.
– Пацан говорит, сзади что-то не так! – объявил я.
Встали. Послышалось хлюпанье. Громче и ближе. Проклятье! Латник обеспокоенно уставился в туман. Ещё громче. Ещё ближе. Я вынул палаш. Перспектива пускать в ход табельное оружие меня совсем не радовала. Да, я умею им махать, но хватит ли одного моего слабого умения? Вот и… К нам вышли арбалетчики, живые и раздосадованные.
– Сбежали, – развел руками первый арбалетчик. Кусок веревки тащился по грязи за его другом.
– Падла, – добавил второй.
«Может и выберутся», – с каким-то глупым облегчением подумалось мне. Лесник – человек бывалый, и мужик, тоже по всей видимости, не дурак.
– Смотрите по сторонам! – гаркнул латник. – Чуешь что? Что он там мечется, Килвин?
Я с неохотой повернулся к студенту. Пацан крутился в своих верёвках точно уж, глаза его горели как у пса, если на того посветить в темноте.
– Эй, тихо ты. Тише, парень.
Он не слушал. Мы встали.
– Дай мне, – столичный вернулся, неуверенно кряхтя прошел по глубокой луже, положил руку парню на лоб. Пацан замер. Глаза погасли. – Что видел, мальчик? – приторно до омерзения прошептал чертов латник.
– Т-там, – одними губами выдохнул мальчик.
Из леса, из самой его тёмной и душной части волоклась черная громадина, рогатая, что черт из букваря. У её ног бурлила бурая жижа, а из пасти торчали ветки. Не думая ни о чем, я рубанул верёвку, с одной стороны, с другой, выхватил палаш, но не успел ни сбежать, ни напасть. Тварь застонала, камыш ожил, хрустели ветки, ножи кромсали верёвку, столичный молился. Пацана я не видел, я ничего не видел. Только слышал, хруст, стон и крик. Я отступал и шарил руками на ощупь. Я ничего не делал.
– За ним! – послышался голос.
– За мной! – ответил ему второй.
– Помоги..те, – шуршало в тумане.
Я было шагнул к ним, но оступился и рухнул в яму, перекатился два раза, прочесал спиной всю яму и крайне неудачно приземлился на бок, на полусогнутую левую руку. Проклятье. Туман журчал, нависал надо мной. Проклятье.
– Вставай, – скомандовал столичный, протягивая мне сучковатый дрын. – Не время умирать, парень.
– Так точно.
Я перевернулся на спину, прижал к груди больную руку, схватился и встал. На тропу мы вернулись вдвоем. Студента утащила тварь, арбалетчики умчались его спасать.
– Что-нибудь чувствуешь, Килвин? – с надеждой обратился латник.
– Что подохну скоро.
– Если ты подохнешь, корона не заплатит. Смотри, парень во все глаза, нам надо выйти!
– Я? – я «смотри»? Ну, конечно! – А остальные? Где они, чтоб тебя!
– В болоте, мальчик, – его голос надорвался. – Это расплата! Вот она расплата.
– Надо найти их. Я…
Я не знал что сказать, как убедить его. Бесполезно. Как кидать камешки с обрыва – в пу-с-с-с-то-ту.
– Туда, – мертвецки тихо объявил латник. И мы пошли «туда» через камыш по следам твари, по свежим следам арбалетчиков.
Что-то поднималась такое же мерзкое и необъяснимое, как и тогда. Из болотины с сиплым хрипом вырвались белёсые существа тонкие, прозрачные, словно дым, и вонючие, что выгребная яма. Латник шел впереди, прокладывая нам путь. Твари расплывались, превращались в глухое ничто от его странных пассов руками, от длинных рычащих слов. Я пару раз рубанул палашом, но без толку – сталь прошла через них, словно её и не было.
– Что… кто они?
– Духи, парень. Ты вообще хоть что-то чувствуешь?
– Да что, чёрт побери, должен чувствовать? Что мне страшно? Что у меня рука болит и задница? Что тут холодно и воняет?
– Нет, – устало выплюнул латник. Мы подошли к леску. – Они там и, кажется, ещё живы. Иди по моим следам, и когда скажу бежать – беги, как никогда не бегал. Понял?
– Так точно.
– Пустышка, – прошептал он не слышно, но я услышал.
Огромной твари больше не было, её места заняли трое скрюченных, бесконечно грязных уродца. Ошмётки бурной грязи устилали мох. Арбалетчики, перепачканные дочерна, колотили противников какими-то толстыми палками, болты у обоих кончились. Еле живой от страха, я кинулся к ним на выручку, первый удар палаша пришёлся верно, но со вторым меня дикой силой отбросило в ельник. Я попытался встать. Я оступился, запутался в ветках, так крепко, что не дернуться. Я рубанул, нижний подлесок, бестолково боднул головой ствол.
– Кидай! – крикнул второй арбалетчик. Ему нужен мой палаш.
Больной рукой я потянулся распутывать треклятые ветки.
– Кидай! – взмолился первый.
