Сейчас, когда он лежит рядом, когда я согреваюсь от тепла его тела, когда он желает меня, – всё намного сложнее.
Меня рубит. Я отключаюсь, но всё равно пытаюсь барахтаться, стараясь не уснуть. То ли гадость банановая так на меня действует, то ли хворь одолела.
– Плакали мои платья, – произношу вслух, чтобы вынырнуть из тяжёлой сонливости, которая меня буквально победила.
Нейман фыркает. Странно слышать от него подобный звук.
– Будут тебе платья, – сжимает он меня покрепче. – Спи уже, не упрямься.
Усыпляет бдительность – не иначе. В какой момент я провалилась – не знаю. Но сколько могла – сопротивлялась. Нейман лежал бревном и дышал. Ровно, без сбоев. Убаюкивающее гипнотическое дыхание. Именно оно меня победило в конце концов.
«Мне не нужны платья», – хотела сказать ему. Потому что это правда. Я вообще привыкла больше в джинсах. Старая привычка. Брюки – это удобно. Всегда. А платья – слишком непрактично и опасно.
Но оправдаться я не успела. Да и ладно. Вряд ли ему нужна моя правда. Пусть думает, что хочет. Чем хуже – тем лучше.
Глава 10
Я просыпаюсь от шума воды в моей ванной. То есть в той, что находится в комнате. Не нужно считать её своей. Это опасно – привыкать к месту, прирастать к нему, видеть дом там, где его не может быть.
Это дом Неймана – моего врага, – напоминаю себе, но голова настолько тяжёлая, что эти слова не разжигают во мне злость – я снова проваливаюсь в тяжёлый сон, где летают, каркая, чёрные птицы, виднеются кладбищенские кресты, шумят деревья, роняя багровые листья на влажную от дождей землю.
Из тягостного ужаса прошлого меня вырывает он, мой мучитель. Снова тормошит, стягивая мокрую насквозь футболку.
Я не сопротивляюсь – сижу, как жалкий цыплёнок, – голая, в одних трусах. У меня даже нет сил, чтобы прикрыть руками грудь. Мне всё равно – пялится ли он, этот хренов извращенец Нейман. Пусть делает, что хочет. Я не могу стыдиться, потому что безразличие вьёт из меня верёвки – бесконечные лианы моих страхов.
Сейчас он меньшее из зол. Сны – это реальность. А Нейман – всего лишь чужой взрослый мужик, почему-то решивший, что домашний человеческий зверёк – это забавно.
– Давай сюда руки, – тянет к себе моё тело и снова надевает сухую футболку. – Всё хорошо, температура упала. Спи.
Он укладывает меня, накрывает одеялом. Больше не ложится рядом, отчего большая кровать кажется огромным полем, по которому и лошадью можно проскакать легко.
Я одна, но запах Неймана везде. Им пахнут постель и воздух, волосы мои и кожа.
Слишком много Неймана. Я этого не хотела. Похоже на наказание: вынужденно приходится его узнавать. Из абстракции, которую я ненавидела, он превращается в человека, способного молоко погреть или поухаживать за больным. И то, что у него стояк на меня, ничего не меняет: он не тронул, не показал себя животным. Это рушило мои представления о нём, давало трещину в барьерах, которые я старательно возводила вокруг его имени.
Но чашка молока и пара сухих футболок всё равно не перечёркивали моё прошлое. Нейман не стал ближе. Наоборот: мне хотелось оказаться от него как можно дальше. Только трусливое желание никак не сочеталось с целью, к которой я шла долгие годы.
Утром я проснулась от осторожного стука в дверь. Странные ощущения. Кто там? Нейман не стал бы стучать. Но, как оказалось, жизнь крутится не только вокруг Его Нейманства.
– Можно? – в дверь просовывается острая мордочка.
Женщина, лет тридцать. В ней сквозит что-то лисье: раскосые глаза, высокие скулы, узкий подбородок, губы ниточкой. Не отталкивает, нет. Необычная. Лёгкое любопытство сквозит во взгляде, но не более.
– Меня зовут Мария, я горничная. Стефан Евгеньевич сказал, вы приболели. Надо принять лекарства и позавтракать.
Она заходит в комнату уверенно, кладёт на стул вещи. Я вспыхиваю. Платье. Пронзительно васильковый цвет. Чьё оно?
– Вы переоденьтесь, а я принесу лекарства и завтрак, – Мария произносит слова легко и двигается точно так же: естественно и грациозно.
– Я… может, на кухне? – прокашливаюсь я. Горло саднит. В теле ломота, но я вполне сносно себя чувствую.
Горничная головой качает, на губах – доброжелательная улыбка.
– На кухне – Лия, – произносит многозначительно, с подтекстом, но я не в курсе их иерархии. Мария, видимо, читает моё недоумение по лицу и охотно поясняет: – Шеф-повар, и туда лучше не соваться. Для прислуги у нас специальная комната – малая столовая. Мы обычно там. Но Стефан Евгеньевич распорядился, чтобы сюда, поэтому давайте сделаем так, как он сказал.
Прислуга. Резануло так, словно она меня проституткой назвала. Но… это так и есть. Что Мария, что я в этом доме – обслуживающий персонал. У каждого – своя задача. И уж на лавры гостьи или принцессы особой крови я точно не претендую.
– Тогда в малой столовой, – упрямлюсь я и невольно ищу мобильник. У меня его забрали, как и документы. Чёрт. – Который сейчас час? – спрашиваю и провожу рукой по спутанным волосам.
– Лучше здесь, – у Марии – непробиваемое лицо и приклеенная к тонким губам улыбка. Она немного восточная, а глаза у неё – зелёные, яркие. – Сейчас девять часов. Я вернусь с завтраком и лекарствами, – кивает она многозначительно на стул, давая понять, что к её приходу лучше переодеться.
Я, наверное, кажусь ей непослушной капризной девчонкой. Провожаю взглядом её спину. В этом доме культ Неймана. Никто не смеет ослушаться хозяина, иначе… выгонит? Лишит премии? Зачем доставлять неприятности тем, кто просто работает? Здесь так здесь. Пусть будет так.
За Марией дверь закрывается мягко, я слышу тихий щелчок. У меня не так уж много времени. К десяти должна прийти его помощница. Или уже не должна? Спросить не у кого.
Я боюсь прикоснуться к платью, что лежит на стуле. Не могу. Я понимаю, что через пару часов мне подберут гардероб, достойный прислуги в этом доме. Это часть «контракта» на словах. Сделка, где у меня особая роль, смысл которой до сих пор мне неизвестен. Но это платье… как знак внимания в ответ на мои слова, брошенные в ночи, чтобы не уснуть.
Я встала под душ. Вода смыла с меня и пот, и запах Неймана. Сразу стало легче. Вещи я надела свои – привычные футболку и джинсы. Когда я вышла из ванной комнаты, Мария уже хлопотала – перестилала постель. Меня ждали лекарства и завтрак.
Она скользнула по мне взглядом, задержалась на тюрбане из полотенца. Чуть дрогнули губы, сверкнули раскосые глаза из-под ресниц.
– Почему вы не надели платье? – снова кивнула на стул.
– Мне так удобнее, – ответила твёрдо. Я не обязана перед ней отчитываться. Остро не хватало пространства. Мне бы остаться одной, а приходится мириться с невольным наблюдателем.
– Оно новое. Зря вы так, – без явного упрёка, но всё же осуждение промелькнуло в её голосе.
