– Никогда не ставь себя на весы. Никогда не сравнивай себя с другими людьми, – у Неймана что-то такое в голосе… тёмное и тяжёлое, что хочется вжаться в стенку и стать невидимкой. Это уже не бездушие, но ещё и не страсть. Вязкие вихри, в которых я запутываюсь, как мошка в сетях паука. – Однажды кто-то окажется весомее, тяжелее, значимее. И ты проиграешь. Будь собой. Этого достаточно.
– Она весомее? – не веря, переспрашивает Дан. Пренебрежение. Обида. Злость. Весь спектр эмоций. Если брать его и Неймана, то Дан… живее. Но в конкретную минуту я задумываюсь, что ценнее: неймановская невозмутимость, ровность и холодность или яростные всплески чувств у Дана. Безопасник проигрывает. Может, потому что у всех его эмоций – преимущественно отрицательный знак.
– Ты меня не услышал, – о Неймана можно расшибиться в лепёшку. – Но кое-что повторю: не трогай её. Извинись. И обходи Нику стороной.
– Ты точно помешался, Стеф. И жаль, что когда она засадит тебе пулю в лоб, будет поздно вспомнить мои предостережения.
Дан вылетел из комнаты стремглав. Так быстро, что я ничего не успела. Но я стояла в тени, а ему было не до оглядывания стен – мчался, как лось, разгоняя ветвистыми рогами темноту.
Я перевела дух и собралась улизнуть. Рано радовалась. Нейман вырос передо мной, как скала. Близко. Чересчур. Дыхание его касается моих волос.
Я сжалась и всё же сделала попытку удрать.
– Ника, – схватил он меня за руку и выдохнул коротко. Точно как тогда в подъезде. Наверное, сердится. Но что можно по нему понять? А я ещё и взгляд от пола оторвать боюсь.
– Я не специально, – сказала и осеклась. Враньё. Он почувствует. Лгунья из меня никакущая.
– Что ты услышала, Ни-ка? – меня снова кидает в дрожь от вкрадчивой угрозы, что парализует меня, заставляет сердце тревожно ускорять бег.
– Не дави на него. Не заставляй, – провожу языком по растрескавшимся губам. – Это его работа – всех подозревать. И мне не нужны его извинения. Они будут неискренними. Зачем? Унижение, которое он никогда не простит.
– Ты его защищаешь, – его дыхание снова касается моих волос. Он продолжает удерживать меня за руку – крепко, не вырваться. Да я и не пытаюсь.
– Не его. Себя, – возражаю ему, мотая головой.
Нейман касается моего подбородка пальцами, приподнимает его, заставляя посмотреть себе в глаза. Он хмурится. Брови его сведены к переносице, а взгляд тяжёлый и пристальный. Здесь темно, но мне чудится: грозовые тучи слишком близко ко мне – серые и опасные.
Губы у него красивые. Нижняя губа полнее, верхняя – жестче, но красиво очерчена. Я залипаю, как дурочка. У меня так бывает: зацеплюсь за что-то взглядом – и всё, сложно оторваться.
Я слышу ещё один короткий вздох, а затем он меня целует – не успеваю отпрянуть, отвернуться. Да какой там: он всё так же держит меня за подбородок, фиксирует. Сложно избежать его напора.
Я каменею. Мышцы напрягаются до звона. А потом понимаю, что стою на цыпочках, словно тянусь к нему. Нет. Не хочу!
«Что, решил последовать совету друга? Трахнуть меня? Проверить?» – рвётся изнутри протест. Миг – и я чуть не падаю – так резко Нейман отпускает меня, делая шаг назад.
Он подхватывает меня за плечи. В руках его нежности нет. Зато она сквозит в пальцах, что легко проходятся по моим губам.
– Иди к себе, Ника, – произносит он ровно и отпускает меня. Я теряюсь немного, а потом срываюсь с места. Бегу почти вслепую. Удираю. Так, что ветер свистит в ушах, хотя в доме нет и не может быть никакой стихии. Но это обман. Потому что природный катаклизм всё же поселился в этом чёртовом доме. И он остался позади. Наверное, смотрит, как сверкают мои пятки в белых носках…
Глава 15
В комнате меня ждал сюрприз: паспорт, телефон и ноутбук показательно лежали на кровати. Выделялись на кремовом покрывале, разложенные, как на витрине. Наверное, если померить линейкой расстояние между ними, там будет точно, как в аптеке.
Радости мои вещи не приносят. Не той ценой они вернулись.
Хочется содрать платье, но я под ним голая. Ковыляю в ванную, а там ждёт сюрприз: вещи исчезли. И намыленные трусы – тоже.
Всё это… унизительно. Я тоже как на прилавке – без трусов и лифчика, в чужом васильковом платье. На стуле я нахожу единственную вещь, которая тоже не моя – белую чистую футболку. Мужскую. Неймановскую.
Она не новая – пахнет стиркой, но эта вещь – его, моего врага, который несколько минут назад целовал меня в коридоре.
Губы у меня горят. В голове – муть. Я не знаю, как к этому относиться.
У меня не складывались отношения с мужчинами. Я их сторонилась. Они ко мне тянулись. Всегда. Сколько себя помню с тех пор, как из девочки превратилась в девушку. Чем-то я их притягивала, хотя никогда не давала поводов. Я и не влюблялась ни разу, даже в детстве.
Нейман. Может, это и хорошо, что он так близко. Он моя цель. Не стоит роптать, когда сама судьба даёт в руки отличные карты.
Дан прав. Видит меня, наверное, насквозь. Может, поэтому не получается и его ненавидеть за прозорливость.
С Нейманом всё намного сложнее. Я не могу быть уверена, что он тупо делает вид, что нет во мне ничего подозрительного. Либо слишком самоуверен, либо знает то же, что и Дан, а поэтому просто выжидает.
Я переодеваюсь. Футболка доходит почти до колен. Сгребаю паспорт, телефон и ноут, бросаю их небрежно на стол. Падаю в чистую постель. Хорошо. Согреваюсь под одеялом и засыпаю. К чёрту всё. Зачем думать и гадать? Река жизни умная, вынесет меня куда-то – эта мысль становится моим проводником. Я умею плыть по течению.
Утром меня будит та же Мария. Сегодня она другая – я чувствую. В ней меняется градус отношения. Теперь я для неё не «одна из них», а нечто другое. Поменялись инструкции?
Она приносит вещи – мои. Выстиранные и выглаженные, пахнущие кондиционером для белья.
– Ваш завтрак и лекарства, – вежливая, очень вежливая и вышколенная. Безупречная и без панибратства. Больше никакого «ты», что она позволила себе вчера, когда отчитывала меня за «побег». И взглядов любопытных она тоже не кидала. Запугали её, что ли. Но выяснять, так это или нет, я не хотела. Чувствовала себя плохо, будто экскаватор по мне проехался и сверху ковшом приложил.
Часа через два я немного очухалась и выбралась «на волю». Нейман разрешил – значит никто больше не будет препятствовать.
Пошла к Тильде. Но от вчерашней старухи ничего не осталось. Сидела изваянием, не поднимая тяжёлых век. На голос мой не реагировала. Лишь только когда я её за руку взяла, почувствовала, как сжимаются её пальцы.
Притворяется. Зачем? Голову с этими Нейманами сломать можно.
– Не бойтесь. Я осталась. Никто больше нам мешать не будет, – сказала тихо, но старуха не дрогнула.
