– Вижу, у тебя слишком много свободного времени, Ника, – голос Неймана выдернул меня из маленького блаженства, и внутри загорелся тревожный маячок.
– Хочешь приобщить меня к общественно-полезному труду? – приподнимаю бровь и улыбаюсь. – Полы мыть или посуду? Я умею. Пыль вытирать? Тоже могу. За отдельную плату, разумеется.
Теперь он смотрит на меня насмешливо и тоже старательно выгибает бровь, явственно копируя меня.
– Ты даже не поинтересовалась, сколько я буду платить тебе за то, что ты возишься с Тильдой.
– Да, кстати. Сколько? – не уступаю ему я. Если он думал, что выбьет почву у меня из-под ног, то ошибся.
Мотя закашливается, и я тут же теряю боевой дух, перевожу на неё взгляд. Тревожусь. Но старуха в своём репертуаре – машет слабо мне рукой и… уезжает. Включает мотор своего вертолётного кресла и сваливает, оставляя меня на растерзание Нейману.
– Тильда! – вскакиваю я с места и бегу за ней, но она лишь снова даёт знак рукой, что всё хорошо, а я остаюсь стоять возле двери, что захлопнулась у меня перед носом. Ступням непривычно холодно. Чёрт. Я забыла надеть туфли. Не до того было.
А потом снова случается это: я чувствую его затылком. Его взгляд. Его близость. Его дыхание на шее. Близко. И внутри разливается паника. Мне больше не хочется играть. Я слишком растеряна и потеряла тысячу очков, сдала все отвоёванные позиции.
Его руки ложатся мне на плечи. Я как никогда остро ощущаю, что спина у меня голая. Болезненно сжимаются соски. Что-то тяжёлое падает камнем вниз – от горла к судорожно сжатым в бёдрах ногам.
Пальцы Неймана захватывают прядь моих волос. Пропускают её сквозь себя. Как тогда, в подъезде. Волосы скользят и рассыпаются. Он поправляет их, и я чувствую, как его губы касаются моей шеи. Осторожно, замирая на миг.
– Спасибо за вечер, Ника, – рокочет его голос, вызывая дрожь в моём теле.
Испуганным зверьком я поворачиваюсь и поднимаю лицо. Без каблуков я совсем маленькая, а он большой и сильный.
– Так сколько ты будешь мне платить? – рвётся и ломается мой детский голос, но я высоко поднимаю голову и расправляю плечи, втягивая живот.
– Много, – в его интонации вплетается лёгкая хрипотца. Пальцы, словно нехотя, касаются моего подбородка. Лицо его близко. Губы стремятся к моим. Сейчас он меня поцелует. И это будет другой поцелуй, не такой, как тогда в коридоре.
– Хочешь трахнуть меня? – выпаливаю отчаянно, чувствуя, как взрывается частым дождём-пульсом моё сердце. – Так не всё в этом мире продаётся, Нейман!
Глава 22
– Хочу, – говорит этот потомок ледяных статуй. – Это слишком очевидно, чтобы отрицать. Но хочу и сделаю – разные вещи, Ника. И я не покупал тебя. У меня давно нет нужды покупать женщин.
Во мне борются два противоположных чувства. С одной стороны, я рада, что он не собирается меня ни к чему принуждать; с другой – я, кажется, обижаюсь, что он мною пренебрёг. Или досадую. Возможно, оскорбляюсь… Не пойму, что со мной творится.
Я как будто на две половины раскололась.
– А платить я тебе буду за работу, – продолжает Нейман стегать словами, мучить, не отпуская.
Я не могу, не могу позорно развернуться и убежать, хотя хочу этого больше всего на свете.
– Тогда зачем всё это? – провожу я дрожащими руками по платью. Взгляд Неймана скользит по мне. Немного отстранённо, но я, кажется, уже начинаю улавливать нечто на дне его зрачков. Какое-то шестое чувство – острое до боли.
– Может, чтобы ты наконец стала взрослой, Ника Зингер? – произносит он медленно, словно смакуя каждый звук. В его интонациях сквозит задумчивость. Он похож на художника. Он рисует меня, чертит линии, а затем всё же склоняется и касается моих губ своими губами.
Я ловлю его дыхание. Он, кажется, делает то же самое. Ноздри его вздрагивают. Пальцы его осторожно заправляют прядь моих волос за ухо. Костяшками он обводит мою скулу – почти не прикасаясь, но я чувствую жар, что вспыхивает изнутри.
Я себя не понимаю. Оттолкнуть бы его, но тело немеет, упрямится. Меня тянет к мужчине, что стоит, склонившись, и вдыхает мой запах. На миг я забываюсь, закрываю глаза, но делаю только хуже: чувства обостряются до предела.
У него холодный арктический парфюм. Не удивительно. Пахнет льдами, заснеженными пустошами и неожиданно – чем-то горько-горячим, как раскалённый песок.
Нейман меня не касается, но я чувствую тепло его тела. Он близко. Если я сейчас положу руку ему на грудь, то услышу, как бьётся его сердце. Наверное, медленно и спокойно. А может, быстро и уверенно. Всё же он человек. И он хочет меня – сам признался. Но даже если бы и солгал – я знаю.
– Спокойной ночи, Ника, – рокочет его голос надо мной.
Он не делает попытки отстраниться. Я тоже стою, словно приклеилась к полу. Глаза боюсь открыть. Не хочу. Лучше его не видеть. Ненавижу. Нужно постоянно помнить об этом, иначе не выстоять. А я хочу всё же выиграть и победить.
Его дыхание дарит прохладу щеке. А губы, что касаются скулы, обжигают. Кому из нас труднее, интересно? Мне или ему? Я ведь просто стою, а он сдерживается. Его тянет ко мне.
Я слышу, как он вздыхает. И этот вздох – как выстрел. Оглушительный, выбивающий дух. У меня и без того колотится сердце, а после неймановского вздоха я перестаю понимать, как оно не разорвалось - слишком велик разгон. Это уже не пульс, а лавина.
– Открой глаза, Ника, – снова приказ. Но я слушаюсь. Нужно заканчивать с томительной паузой, которая не даёт отдыха, а закручивает пружину ещё сильнее.
Нейман берёт меня за руку. Пальцы его скользят по ладони. Он словно пытается узнать меня на ощупь – рисует только одному ему понятные узоры. А я вдруг понимаю: из нас двоих он опытнее и поднаторел в подобных играх. И вряд ли я смогу его побороть. Слишком много тёмных пятен на карте моего опыта общения с мужчинами.
Он открывает дверь – толкает её уверенно. Ведёт меня за собой за руку. Снова как школьницу. Но сегодня он не спешит – даёт возможность приноровиться к его шагам.
Ступням холодно. Туфли остались в столовой, но я ни за что туда не вернусь, потому что он меня не отпустит – пойдёт следом.
Он скользит взглядом по моим ногам. Я невольно поджимаю пальцы ног. Внимательный. Всё замечает. Но, к счастью, он не предлагает вернуться за туфлями, а чуть ускоряет шаг.
– Прими душ – и в постель, – командует он, и я снова теряюсь. Он собрался всё же остаться? Довести начатое до конца?
Глупости, конечно. Ещё и начала толком не было, а он не тот, у кого семь пятниц на неделе.
– Согрейся. Ты только что после болезни.
Забота? У меня голова кружится. Я ещё больше запутываюсь. Сложно ненавидеть такого Неймана. Тяжело подозревать, что ему «нужно только одно».
Он уходит. За ним закрывается дверь. Я падаю без сил на кровать и невидящим взглядом смотрю в потолок. Кажется, я устала. Запуталась. Не хочу думать. Это вредно – думать, искать смысл там, где его вообще может и не быть.
