Я не подталкивала его. Молчала. А Влад то ли бредил, то ли тосковал. Было в его глазах что-то отчаянно-обречённое.
Я запомнила это имя, потому что все оставшиеся встречи Влад только и делал, что говорил о нём. Ничего конкретного, но с неизменной болезненной яростью.
В день, когда мы виделись предпоследний раз, Влад взял с меня слово.
– Пообещай, Ника, – заглядывал он мне в глаза, гипнотизируя, подавляя своей энергетикой и волей. – Пообещай, что если вдруг меня не станет, ты отомстишь. Ты ведь отомстишь за брата, Ника? Поставишь Неймана на колени? Припомнишь ему всё? Даже нет. Не нужно. Просто отомсти. Пообещай!
– Обещаю, – голос мой сорвался, прозвучал слишком испуганно и тонко, как у смертельно раненого крысёныша. – Не надо, Влад, пожалуйста!
Он тут же обнял меня за плечи, притянул к себе, прижал к груди, погладил по голове.
– Ну-ну, прости, прости меня, малыш. Не надо. Ничего со мной не случится, слышишь? Всё можно пережить. Предательство – в том числе. Никто ещё от этого не умирал, выживу и я. Всё будет хорошо. Перестань, прошу.
Он гладил и успокаивал, а я плакала и не могла успокоиться, всю рубашку ему слезами вымочила.
– Всё хорошо, тише. Тише, Ника, – в его объятиях становилось тепло и надёжно. Как когда-то. И мне хотелось верить: всё наладится.
Больше Влад о Неймане не говорил, даже повеселел. Шутил, улыбался. В тот день и в самую нашу последнюю встречу.
Помнится, я всё ждала, что он снова будет страдать, а не случилось. В ту последнюю встречу мы не поехали стрелять, не оставались долго наедине. Влад будто переломил что-то. Был таким, как прежде, и я расслабилась. Позволила себе думать, что какие-то крутые повороты в его жизни, страдания от предательства друга остались позади.
О том, что Влада не стало, мы с бабушкой узнали не сразу, но быстро: даже в такой глуши, как наша, был интернет, а я к тому времени научилась следить за жизнью брата издалека.
Да, он не был видным политическим деятелем, великим бизнесменом или человеком, за которым пристально следили СМИ. Но то, что о нём появлялись всё же какие-то материалы, говорило о многом.
Влад Астафьев погиб в автокатастрофе, как и его отец. Тогда я впервые увидела его мать – всю в чёрном, с глазами-провалами, в которых жила сама Смерть. Много фотографий. С места происшествий. Версии о заказном убийстве. О трагической гибели в «расцвете лет».
Резонанс. Шумиха. Нечто, всколыхнувшее тёмные воды бездонного болота. В тот день я впервые вбила в поисковик ненавистное имя – Стефан Нейман. Впервые увидела его лицо, чтобы понять: он мой враг. Человек, который сломал хрупкий мостик, что соединял меня с Владом Астафьевым, моим страшим братом по отцу.
Но не это заставило меня снова взяться за оружие. Тогда… я скорбела и вылила бочку слёз, не понимая, как же так и почему это произошло именно с ним, с моим братом.
Может, со временем боль бы притупилась и я снова привыкла бы жить, как и раньше – без улыбки Влада, его голоса, подарков, редких, но таких ценных приездов. Но его мир не хотел нас отпускать просто так.
Первый раз, когда меня чуть не сбила машина почти у самой школы, я сочла это случайностью. Позже, когда я увидела незнакомых людей в нашем дворе, что-то нехорошее сдавило сердце и уже не отпускало.
Мы всё же переехали. Но не потому, что так хотел Влад, а вынужденно. Убегали в спешке, бросив насиженное место, родной городишко, привычную и знакомую квартиру.
Со сборами нам помогал светловолосый бог – гибкий юноша, чем-то напоминающий Влада. Может, улыбкой, а может, лёгкостью, что сквозила в каждом его жесте и взгляде. Он словно играл по одному ему известным нотам.
Не знаю, почему бабушка ему поверила. Но мы скрылись. Исчезли. Снова получили деньги и заверение в том, что «своих не бросают».
Я даже не помню его имени. Кажется, он и не называл его, но те дни я помню плохо, как в тумане. Всё окружающее казалось мне другой реальностью, виртуальной игрой, в которую мы с бабушкой попали случайно, но должны были выжить.
– Он очень тебя любил, Ника, – сказал он на прощанье. – Просто живи и не оглядывайся назад. Дыши и будь свободна. Влад так хотел. И у тебя для этого будет всё.
Много позже я узнала, что на моё имя открыт счёт, доступ к которому я получила, когда стала совершеннолетней.
А до этого… нам пришлось скитаться. Недолго. Но из города в город мы переезжали с бабой Полей часто. Пока не осели на одном месте, когда стало понятно: больше никуда не двинемся. Баба Поля угасала. Медленно. Таяла, как крепкая свеча, что не желает уходить, поэтому кряхтит, чадит, но упорно дарит пусть и нестойкий свет.
К тому времени я научилась быть взрослой. Мыть полы и готовить еду. Бегать по магазинам и делать уколы. А ещё я училась стрелять. Не в кружках юных стрелков – нет. Не хотела светиться. Понимала: это должна быть тайна.
Зачуханные тиры, где всем было пофиг, что я девчонка, косящая под мальчишку. Платишь – и стреляй. Глухие посадки, где я действовала когда по наитию, а когда – по роликам и интернете. Мне всё годилось.
Тогда у меня появилась цель – Стефан Нейман. Человек, который убил моего брата. Не собственной рукой – я это понимала. Но в случайность и трагическое совпадение я не верила. Если бы не Нейман, Влад был бы жив – так я твердила изо дня в день, из года в год.
– Нет ничего хуже, чем хоронить своих детей, – сказала баба Поля почти перед смертью. – То, что умирают старые, правильно. Не грусти, Ника. Я умру, ты похоронишь – это правильно, понимаешь? Жаль, что я стара. Но так пришлось. Двоих детей я похоронила, пока у нас не родилась Лена. Поздний и нежданный ребёнок, радость наших сердец. Ты – моё счастье. Держусь и живу, сколько могу. Ради тебя. И хорошо, что ты уже почти взрослая.
Когда её не стало, мне было пятнадцать. Я закончила школу, девять классов, и ушла. Даже в какое-то ПТУ поступила, а учиться не стала. Не до того было тогда.
Я похоронила бабу Полю на огромном кладбище. На её могиле я плакала последний раз. Наверное, вылила все слёзы, что были отпущены мне в этой жизни.
Что-то внутри сломалось. Перестало функционировать. Я не видела солнца. Не радовалась приходу нового дня. Застыла, как замурованная в янтарь мошка. И видела выход из тупика только в одном: исполнить волю погибшего брата. Сдержать данное слово.
Больше меня в том городе ничего не держало, и я снова отправилась в путь. Скиталась. Шла к цели. Училась не в институтах. Постигала науки не предметные, а жизненные.
Я сделала всё, чтобы достичь цели. И вот теперь, когда цель слишком близко, я не знала, что со всем этим делать.
Может, потому что была Тильда. А может, потому что Нейман казался мне другим, не таким, как рисовало все эти годы болезненное воображение.
Какой он? Что в нём? Есть ли шанс подобраться ещё ближе? И смогу ли я сделать это так, чтобы не обжечься, не пораниться о его ледяную неприступность, об острые края его личности?
