– Ника, это плохая идея, – в очередной раз сказал мне Антон. Он таскался за мной, как заправский маньяк. Я на него не злилась. У него работа такая. Он, наверное, возраста Неймана: здоровый, накачанный, сильный, похожий на опасного зверя, а на поверку – очень терпеливый и добрый.
После занятий он послушно ходил по магазинам. У меня появилась маленькая привычка: я из вылазок «в город» приносила какие-то маленькие приятности для Моти. Мне нравилось дарить, ей – принимать подарки.
Позавчера это был крохотный светильничек ручной работы – светодиод в нежных лепестках розы. Вчера – красивая чашка – белая, с чёрным котиком, чем-то похожим на Чертяку.
Мотя радовалась тихо. Вспыхивали её глаза. Оживало лицо. И я не могла отказать себе в малости: поймать этот кайф ещё раз. Сегодня я вознамерилась попасть на ярмарку. Антон возражал.
– Там слишком много людей, – ворчал он.
– Там бал хризантем, изделия прикладного декоративного искусства из дерева, мёд в сотах и много-много всякой всячины, – зачитывала я проспект, который мне вручил парень с красными ушами – студентик, наверное. – Ну пожалуйста! – молитвенно сложила я руки на груди. – Ну кому я сдалась, Тош?
А потом совершила неожиданное и немыслимое: привстала на цыпочки и, дотянувшись, поцеловала телохранителя в колючую щёку.
– Твою ж мать! – выругался Антон. – Стефан Евгеньевич с меня голову снимет!
Нашёл кого вспомнить.
– Его же нет, – похлопала я ресницами и внутренне сжалась: не привыкла я себя так вести. Я ведь почти заигрываю с ним, на слабости давлю. Вижу же: он почти согласился, хоть и сопротивляется, упирается из чистого упрямства и чувства долга. – Мы ему ничего не скажем. Он и не узнает. Я буду очень послушной. Ну, пожалуйста!
Антон колеблется очень долгую минуту. Что-то прикидывает, наверное.
– Никакой самодеятельности, договорились? Никаких прыжков в сторону. Я всё время за твоей спиной.
– Как ангел-хранитель, – киваю я часто-часто, понимая, что ярмарка меня ждёт. Предвкушаю. Радуюсь. Ликую.
Георгий Павлович хмурится почище Антона.
– Там неудобная парковка. Слишком много открытого пространства.
Вот уж не думала, что и водителя придётся уламывать.
– Ничего. Страшного. Не случится! – чеканю я слова, раздосадованная, что два взрослых мужика ведут себя как параноики. – Это вообще ненужные меры предосторожности. Я никто. Ноль. Не представляю никакого интереса!
– Вот это вот всё, – водит кругообразно большими пальцами водитель, – ты расскажешь Нейману. А из нас верёвки вить не нужно. Неоправданный риск. Без ярмарки вполне можно обойтись. Тебе мало магазинов со всевозможным барахлом.
Он не понимает. Это дух. Азарт. Драйв толпы. Возможность поторговаться. Я хочу быть живой, а не музейным экспонатом за стеклом или тепличным растением, что никогда не увидит настоящего солнца. А если вдруг увидит, то пропадёт, потому что не закалённое.
Я не могу плакать. Не умею. Но что-то, наверное, в моём лице такое, что Георгий Павлович плюётся, матюгнувшись, и заводит мотор.
– Недолго, – сверлит он взглядом Антона. – И созваниваться.
А я наконец-то обретаю свободу. Улыбаюсь счастливо.
– Спасибо большое! – искренне благодарю водителя.
– Высечь бы тебя, чтоб на задницу не села, – крякает он, отворачиваясь.
– Всё, что купишь, будешь нести сама, – предупреждает меня Антон, как только мы попадаем на площадь, где раскинулась ярмарка. – Я не носильщик, а телохранитель. У меня должны быть свободными руки.
Я улыбаюсь ему рассеянно и почти не слушаю: ноги несут меня вначале к изделиям из дерева, где я покупаю серьги и бусы – себе и Моте. А потом – резную шкатулку, а позже – сову.
– Вот на кой она тебе? – ругается Антон.
– Поставлю в библиотеку, – прижимаю я «птицу» к груди, словно кто-то её отнять пытается. – Не бурчи, ладно?
А потом мы отправились на бал хризантем – и я пропала. Сразу представила, как будут красиво смотреться вот эти кустики и вон те на клумбах… Но утащить всё я точно не смогла бы, поэтому, ругаясь, Антон всё же становится добровольным носильщиком, потому что отказаться от этой красоты у меня не хватает духу.
Он уводил меня оттуда почти насильно: я сопротивлялась и хотела побыть ещё немного. Но Антон был прав: лучше не расстраиваться.
Я уже прикидывала, как обрежу хризантемы и поставлю их в Мотиной комнате и у себя. Будет пахнуть немного полынью и свежестью. А цветы простоят долго. Хризантемы – замечательные цветы, я помню…
Я мечтала и по сторонам не смотрела, а поэтому вскрикнула и уронила сумку с покупками, когда чья-то жёсткая ладонь ухватила меня за запястье.
Глава 33
Тёмный бархат глаз. Лёгкая ирония и ласка поглощают, окутывают, берут в плен. Медовые соты, выкатившись из упавшей сумки, растекаются по асфальту. Это всё, что я успеваю заметить.
А затем – безжалостно брошенные кустики хризантем. Жестокость, что болью отзывается в сердце.
У Индиго всегда была отличная реакция – он повалил меня на землю быстрее, чем Антон успел что-то сделать. Ладони под голову мою подставил, чтобы не ударилась. Навалился всем телом, прикрывая.
– Привет, Нина, – прошептал он так тихо, что я слова буквально по губам прочитала.
– Меня зовут Ника. Вы ошиблись, – произнесла с дрожью в голосе. Она меня выдала с головой, а я досадовала и злилась. Я ведь даже имени его не знала, только прозвище.
А потом стало легко – Индиго исчез. Это Антон сдёрнул его с меня.
– Не нужно! – крикнула я, поднимаясь. – Он ошибся!
Индиго не сопротивлялся. Лишь смотрел на меня с насмешкой, приподняв бровь. В уголке губ – кровь. Рука заломлена.
– Отпусти! – наконец-то встала я на ноги. – Извините, – сказала, твёрдо глядя Индиго в глаза.
Прошлое – оно такое: приходит и не спрашивает. Я даже помыслить не могла, что встречусь с ним на ярмарке, где так много людей и где безумно тяжело найти кого-то в толпе. Индиго смог. И что-то кольнуло в груди. Может, это не случайность?.. Но лучше не думать об этом, не зацикливаться, не уподобляться Антону или Георгию Павловичу.
– Это ты меня извини, – прикрывает Индиго опасно сверкнувшие глаза, – ты очень похожа на одну отчаянную девчонку. Но та бы никогда не стала таскаться с холуём, что носит ей сумки, как раб.
– Антон, – предупреждающе повысила голос, но мой охранник и без того отличался повышенной выдержкой и умением концентрироваться на главном.
Он отпустил руку Индиго и мягко скользнул, вставая рядом со мной.
– Пойдём, Ника, нам пора, – и сжал мою ладонь.
Я только и успела, что подхватить сумку. Речь о том, чтобы попросить о хризантемах, не шла. Бесполезно. И тогда я от отчаяния поступила по-своему: просто наклонилась и попыталась их забрать.
