Мы перестали появляться в обществе. Так, изредка, и не на помпезные мероприятия, куда он таскал меня ранее. На мой осторожный вопрос: «почему?», Нейман ответил в своей уклончиво-холодной манере:
– Больше нет нужды. Всё изменилось.
Что изменилось, он уточнять не стал, а я не допытывалась. Почему-то казалось, что либо он промолчит, либо ответ мне не понравится.
За это время мы дважды ездили за город, радовали Мотю. Она буквально расцветала на глазах. Хлопотала, когда мы появлялись. Никак не прокомментировала, что мы теперь спим вместе, на втором, хозяйском этаже. Но я уверена: не осталось в доме ни единого человека, который бы не знал, что мы перешли на новую стадию развития отношений.
Лия всё так же меня игнорировала и, наверное, ненавидела. Ещё более яро, чем до этого. И поэтому я не утерпела. Спросила Неймана о ней.
– Лия? – чуть дрогнули его брови. – Не обращай внимания на её заскоки. Впрочем, я с ней поговорю.
– Ты с ней спал? – задала вопрос в лоб, умирая от собственной храбрости. И глупости, наверное.
– Ни-ка, – процедил он сквозь зубы и окаменел, превращаясь в того Неймана, от которого я немного начала отвыкать. Забыть такое невозможно.
Я чувствовала себя под его холодным взглядом не просто неуютно, а словно… чужой. Будто зашла на ту территорию, куда хода мне нет. Позволила лишнее.
Вспыхнула жарко. В глазах появилась резь от слёз, которые не могут пролиться, потому что реки моих слишком сильных эмоций пересохли миллион лет назад. Но взгляд не опустила. Смотрела в его серые колодцы, где мешался лёд и снежное крошево. Умирала.
Кровь пульсировала в кончиках пальцев, которые я сжимала так сильно, что ногтями впивалась в ладони.
А потом я расслабилась. Попыталась отдышаться, но не шумно и надсадно, а незаметно, чтобы он не почувствовал моей боли. Не оттого что он когда-то трахал красивую Лию, нет. От недоверия и границы, что Нейман провёл между нами, словно говоря: не лезь, куда не просят. Не имеешь права.
И я глотнула это. Промолчала. Вышла тихо и аккуратно прикрыла за собой дверь.
Это была наша первая серьёзная размолвка.
Я пряталась от него то в оранжерее, куда за мной пришла погрустневшая Мотя. От неё ничего не утаишь – слишком внимательно следит за нами, будто надышаться не может. То скрывалась в библиотеке, где яростно чертила на бумаге штрихи и линии, пытаясь выплеснуть из себя бурю, что разрушала меня изнутри.
Нейман меня не искал. Это я его избегала, не желая находиться рядом. Дом притих, затаился, выжидал. Прислуга словно испарилась. Все в этом доме умели чувствовать неладное.
Позже я слышала, как на повышенных тонах разговаривал Нейман с Лией. Точнее, он звучал, как всегда. Это она повышала голос и что-то доказывала.
Я ушла подальше, чтобы не подслушивать. Не хочу, не буду. Не моё дело. У меня, как у бездомной собаки, есть место. И нарушать границы мне не позволено.
А потом Лия плакала навзрыд, а я не могла этого представить. Перед глазами стояло её холёное красивое лицо, на котором застыла высокомерная маска. Во мне шевельнулась жалость. Вот такая я дурочка. Случись со мной нечто подобное, сочувствия я бы не дождалась.
Ближе к ночи я пробралась в свою комнату. Не могла взять и пойти к Нейману, как ни в чём не бывало.
Комнатка моя показалась маленькой и убогой. К хорошему привыкаешь быстро. А ещё здесь пахло пустотой и одиночеством. Так сильно, что хотелось выть. Но я, конечно же, не стала этого делать.
Нейман пришёл ко мне сам. Сел на кровати, где я скрутилась клубочком, пытаясь согреться. А затем со вздохом лёг рядом. Меня не касался. Лежал расслабленно, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.
А затем повернулся. Сердито выдохнул и прижал меня к себе.
– Дурочка, моя маленькая девочка, – целовал он мои волосы и щёки короткими быстрыми поцелуями. – Замёрзла совсем без меня.
Я не сопротивлялась, но и не спешила таять в его объятиях.
– Я не могу изменить прошлое, – сказал он, когда буквально заставил положить голову ему на плечо. Его дыхание горячило кожу, шевелило волосы на виске. – А Лия – часть прошлого. Такого далёкого, что уже давно всё неправда.
– Для тебя так, – возразила я. – Для неё – иначе.
Он промолчал, но на его упрямом подбородке я прочла ответ. «Это только её проблемы», – словно говорил он. Не знаю, почему, но, наверное, так и было. За всё время, что я здесь, ни разу он не оказывал ей знаки внимания. Это Лия что-то воображала и сочиняла. Впрочем, не удивительно.
Нейман не лгал ни словом: он подчинял, брал в плен, доминировал. Женщины это чувствовали и продолжали его любить, даже если сами для него становились всего лишь удобным тёплым телом на ночь или две.
– Я её уволил, Ник. Давно нужно было это сделать. Может, потому что ты права: для неё иначе, а для меня никогда не могло быть так, как она себе придумала. Слишком много пустых надежд. К чёрту. Я не могу быть слишком хорошим.
Он замолчал. Лицо снова стало жёстким, но не отстранённым. На рубленых чертах лежали тени и отголоски его чувств.
– Не люблю оправдываться, – голос его тоже звучал твёрдо, под стать заострившимся скулам. – Но Лия не интрижка зажравшегося работодателя с прислугой. Она… значила немного больше когда-то. Мы были юны. Сошлись на миг, чтобы разойтись в разные стороны. В мой дом она попала гораздо позже. Я вытянул её из плохой истории, дал работу, крышу над головой. Ей и её дочери. Не моему ребёнку, – правильно понял он, когда я дёрнулась, чтобы посмотреть ему в глаза. – У меня нет детей. И я дважды не вхожу в одни и те же реки. Не даю никому шансов на повторение. Всё, что было, уходит безвозвратно.
Я не стала думать над его словами. Просто запомнила их. Поняла, что не стоит строить иллюзий, чтобы однажды не оказаться очередной Лией, которая грезит и сочиняет несуществующую реальность, мечтая однажды вернуть его. Он не возвращался. Уходил всё дальше, по одному ему известному пути.
Мы лежали в тишине долго. Не знаю, кто потянулся из нас первым. Может, ни он и ни я. Просто соприкоснулись руками, обожгли друг друга, чтобы вспыхнуть, как сухой порох, взорваться подавляемыми эмоциями, у которых был лишь один выход – через тело, что жаждало любви, пусть даже такой, примитивно-плотской.
– Девочка моя, – выдохнул он, когда после жадных поцелуев и неистовых ласк наконец-то добрался до главного.
Ему нравилось обладать. Он умел растягивать удовольствие. Но в миг, когда входил в меня, становился другим. Мне казалось: он нуждается во мне. Ни в ком другом. Не просто в доступном теле.
Лицо у него беззащитное. Он позволял мне увидеть себя таким. И я принимала его дар, больше ни о чём не спрашивая. Может, потому что впадала в зависимость от неизвестного никому Неймана. Хотела ещё и ещё любоваться его если не открытостью, то возможностью заглянуть за дверь, которую он запирал на миллионы замков и бронировал так, что, наверное, даже слишком искусным умельцам не под силу было вскрыть этот слишком заковыристый и практически недоступный сейф.
