Макс не верил сплетням, что ходили за Ингой по пятам. Считал их лишь злобными беспомощными способами замарать его святыню. Поэтому не прислушивался и всегда имел своё собственное мнение.
– Макс, ну ты слепой, что ли? – потянуло на откровенности однажды Серёгу. Того самого, что впервые сказал ему имя любимой. – Мне тебя даже жаль, ей-богу. Её ж тут полшколы переимело. Ну, в рамках дозволенного, конечно. Тебе она тоже, небось, пела печальную балладу о строгом папульке? Который ей трахаться не разрешает? Зато всё остальное она испробовала вдоль и поперёк. Со всеми, кто ей приглянулся.
– Это неправда! – у Макса тогда и губы, наверное, побелели, и в ушах зашумело. Но слова Серёги продолжали биться где-то в горле вместе с толчками сердца. Откуда он мог знать про папочку и девственность? Про любовь Инги к интимным ласкам? Разве что следил тогда, подслушал… Но почему тогда молчал так долго?
– Все знают, что ты у неё вроде собачонки ручной. Или обезьянки. По первому щелчку летишь, стоит ей только тюкнуть. Она на тебя, между прочим, спорила не раз. И выигрывала. На бабосы, между прочим, спорила. Беспроигрышный ты вариант. Я ж вижу, как ты мучаешься. Вот. Решил просветить.
Макс кидается на Серёгу, но тот, хоть и худой, длинноногий, но увёртистый, лёгкий. Научился уклоняться в своих фехтовальных секциях. Или куда там его мамочка с третьим поколением благородства в крови отправила?
– Ну что ты кидаешься? Ум включи, а? Включи, наконец, мозги, Гордей! Харэ уже хернёй страдать!
Вот эти жаргонные словечки из уст глубокого интеллигента голубых кровей, наверное, и остановили его. Заставили сдержаться.
– Это неправда, – произнёс ещё раз с угрозой и сжал кулаки.
– Ну, неправда так неправда, дебил, – брезгливо скривил рот Серёга и, махнув рукой, отправился куда подальше, понимая, что ещё один нажим – и останется с расквашенным носом. А он своё лицо берёг. Гордился благородным профилем.
Макс смотрел ему вслед и твердил про себя: «неправда, неправда, неправда», как будто это могло стереть гадкий привкус от этого разговора. Как будто это что-то меняло. Он решил отнестись к нему, как и к сплетням. Всё враньё. Он любит Ингу. Инга любит его. А всё это – временные трудности. Рассосётся. Завистники перебурлят – и всё успокоится. Тем более, наступали каникулы. Три долгих месяца, которые они с Ингой проведут в разлуке: её папа-царь на всё лето увозил своих женщин из душного и шумного большого города. Отдыхать.
Глава 37
Альда
Она проснулась оттого, что жарко. Странное дело: Альда постоянно мёрзла. Ледышка – часто звал её Коля. Мерзлячка – ласково обзывала мама.
У Альды всё хорошо с кровообращением, но, наверное, достался такой организм: даже летом она спала под тёплым одеялом и с трудом переносила зимние холода.
– Тебе, видимо, жировой прослойки не хватает, – смеялся Валера и трепал по голове, как щенка. Брату обязательно нужно было её немножко поддевать. Альда не обижалась.
Удивительно: сегодня ей жарко, будто в горячей ванне отмокает. Альда приоткрыла глаза и подавила крик: она лежала на Максе. О, чёрт! Совсем забыла, где она и с кем. Мало того, что уснула – вырубилась. Сто лет с ней такого не случалось. В последнее время проблемы со сном мучили, и засыпание давалось с трудом. А тут… он околдовал её, наверное. Или опоил какой-то дрянью. Иначе нет объяснения всему этому.
Одеяла сбились. Наверное, поэтому. В поисках тепла она неприлично завалилась на парня. Почти полностью. Ноги только где-то там. А так – очень недвусмысленная картина. Груди о его грудь расплющились. А ещё от ужаса, наверное, неожиданно сжимаются соски – до боли, твёрдые. От страха ноет в животе. Руки её бесстыдно обнимают Макса за шею. И его покоятся на спине, словно поддерживают.
Альда пытается сползти. Спрятаться бы, отдышаться. Но руки Макса неожиданно удерживают.
– Не уходи. Побудь вот так ещё немного, – со сна у него хрипло-сексуальный голос. Он прикасается губами куда-то между щекой и виском. Под глазом почти. – А лучше ляг на меня полностью. Тебе же не противно?
– Нет, – шепчет она испуганно. – Но, может, это плохая идея?
– Почему? – улыбка поднимает уголки его губ. Ресницы дрожат, а глаза Макс так и не открывает. – Ну, же, Щепка, не упрямься. Я тебя не съем и не трону. Помни всегда об этом.
Он осторожно приподнимает её и укладывает на себе полностью. Альда неловко ёрзает, устраиваясь и привыкая. Ей стыдно за торчащие соски – он чувствует их. Ей немного неловко, потому что Макс возбуждён. Это… неправильно – дразнить его. Неудовлетворённые мужчины становятся раздражительными и…
Его ладони касаются ягодиц – обжигают мягким поглаживанием. У Альды сбивается дыхание. Неожиданно. И… приятно?
– Почему Щепка?
– Лёгкая, как пёрышко. Почти ничего не весишь. Ну и… это плохо, я знаю, – дразниться. Как в детском саду или школе. Но ты Щепка – ничего с этим не поделать. Точно так, как и Альда. Мера Льда. Снегурочка, которая обязательно оттает.
Альда пытается отстраниться, насколько это возможно. Не касаться его грудью, но он тихо смеётся и притягивает её назад.
– Не надо. Не бойся. Да, я их чувствую – твои соски. И это так приятно. Это… даёт надежду, понимаешь?
Альда не понимала.
– Поцелуй меня, – просит Макс и тянется слепо к ней губами. Он так и не открыл глаза. И, может, именно это её успокаивает.
Альда, шумно выдохнув, расслабляется у него на груди. Проводит пальцем по щеке. Разглядывает его без стеснения. Растрёпанный. Щетина на щеках и подбородке. Сонный и… близкий-близкий. Осторожно прикладывает свои губы к его. Именно так – просто касание. Без движения. Словно пытается оставить отпечаток. Губы у него тоже горячие. И сама она… плавится. Потная.
Невыносимо жарко. Тело как будто чужое. Незнакомое. Непривычные ощущения. И этой интимной близости, когда ничего не скрыть даже за одеждой, и жар, что окутывает её запахами их тел, дурманом, от которого в голове мысли скачут и пытаются вырваться наружу. И сердце тяжело бьётся в груди. И Макс… не делает попыток завладеть ею, подмять, использовать. Он просто лежит. А она – на нём. И снова может делать с ним, что угодно.
– У меня… голова кружится, – признаётся тихо. Голос просевший, грубый, хриплый. Будто не её вовсе.
– Тебе хорошо? – спрашивает он обеспокоено и слегка напрягается.
– Д-да, – запинается она, прислушиваясь к себе. – Непонятно и непривычно, но физически не дурно, нет.
– Тогда расслабься. Позволь себе, – Макс гипнотизирует её – и так приятно идти за его голосом. Как за кроликом Нео. Может, где-то там, далеко-далеко, ждут её сюрпризы и откровения? Может, он сможет дать ей то, о чём она и мечтать не смела?
Альда целует его. Жарко. Раскрытым ртом. Позволяет себе засасывать эти восхитительные губы. Язык её очерчивает контур, толкается глубже. Она впервые вот так восхитительно, по-настоящему целует сама. Потому что ей хочется. Он отвечает ей. Не сразу. Даёт возможность привыкнуть ко вседозволенности, чтобы его инициатива в поцелуе казалась лишь уступкой, ответной реакцией.
