Мужчины несчастного семейства собирались выступить на стороне своего правителя Глейгрима, так как верили в него и желали защитить свою семью, но не успели. Флеймы атаковали их город ночью, всех представителей мужского пола, в том числе и мальчиков старше десяти, убили без разбору, а тех, кто был младше, – увезли. Женщин ждала бы участь ещё худшая, а уж молодых девиц и подавно, но как только появился шанс, сёстры едва успели выскользнуть из города через один из многочисленных проломов в стене, шарахаясь от каждой тени и чуть ли не карабкаясь по горам трупов. С собой они смогли взять только некоторые украшения и пару мешочков с монетами, благо их дома, стоявшие рядом друг с другом, почти у самой стены, обыскивали не так тщательно, как жилища зажиточных горожан.
Дорога до столицы оказалась нелегка, за проход через земли Дримленсов пришлось отдать несколько браслетов и две броши из костей оленя. За разрешение торговать пришлось бы заплатить ещё больше, и потому сёстры старались менять свои ценности на продукты только в деревнях. Ниллс несколько раз слышал про охрану, что сопровождала женщин до самой столицы, но вот как её сумели найти и чем расплачивались, никто не распространялся.
В Санфелле сёстры вселились в свой дом. Два этажа, чердак и маленький погреб – помещения находились в ужасном состоянии, крыша протекала, и все свои небольшие сбережения женщины потратили на восстановление дома и приведение его в приличное состояние. То, что могли, – делали сами. Койки заправляли самостоятельно сотканными покрывалами и украшали вышитыми подушками. На чердаке устроили небольшой курятник, все балкончики уставили горшками и тазами с растениями, а в погребе, чтобы не пугать население, старшая женщина, что ранее помогала мужу-охотнику, потрошила мелких пушных зверьков. Приносила она их от речки, что текла за внешним городом. Там находчивая дама устанавливала ловушки и силки у берега и каждое утро первым делом бегала их проверять.
Постояльцев принимать стали сразу, как только навели порядок, – сначала женщин с детьми, но у тех и самих денег не имелось. Выгонять бедняжек у сестёр не поднялись руки, и так получилось, что ртов прибавилось, а средств – нет. Тогда нашли более выгодный вариант – решили принимать целыми семьями. Большую комнату разделили на несколько – сшили шторки, купили у столяров корыта, тазы, вёдра, чтобы было из чего умываться и в чём стирать; из перьев и обрывков шкурок сделали игрушки и украшения. Вместо того, чтобы сооружать тюки для каждого постояльца, женщины решили устроить по одному большому спальному месту на семью. Тогда дела пошли лучше, появились деньги, а с ними пришла и уверенность.
Сёстры долго боялись пускать одиноких мужчин, по понятным причинам не доверяя им. Поводов смягчиться не прибавляли в том числе и давние набеги Флеймов. Однако, стоило младшей проявить мягкосердечность, впустить и начать лечить, благо она набралась знаний от мужа-лекаря, одного раненого, как и остальные члены семьи решили не закрывать глаза и помочь нуждающимся. Особенно этому поспособствовало то, что новый житель не забыл доброты и, стоило ему прийти в себя, он тут же принялся помогать спасительницам. Мужчина носил вёдра с водой, передвигал бочки, в которых с его же подачи стали готовить хмельные напитки. Кроме того, Гиос, как он представился, оказался рукастым – он всё время чем-то занимался, сколачивал скамьи, сооружал столы, мог подлатать что угодно. Говорить о прошлом новый жилец не любил, да его и не спрашивали.
– А что делать-то было? – разводила руками старшая из сестёр, Хэйа. – Уж мы-то и сами хорошо знаем, что значит без помощи оставаться-то.
– А если б он преступником оказался? – поинтересовался бывший слуга Редгласса.
– Быть может. А ежели ты преступник? – Ниллс только усмехнулся в ответ. – Мне-то почём знать? Ежели он вред причинит или обокрадёт, тогда мы и будем думать. А пока ничего не творил – пусть живёт, вот так мы решили. Не-е-е, думаю в нём мы совсем не ошиблись. Помогать он помогает, таким старательным ни один мужик в моём доме не был! Не ругается, не бьёт никого, к девкам молодым не пристаёт, беседовать любит, делает чего скажешь. Ни разу в доме пьяный бревном не лежал, выпил пару раз, поначалу, было, да… Но я ему пригрозила, что такого не потерплю, он взял и исправился. Золото, а не мужик, верно?
– Не мне судить. Однако, пожалуй, ты и права. А если он с Острова сбежал?
– Да по мне хоть он с Острова, хоть принц в бегах, хоть землепашец – за полгода не учудил ничего, значит, хороший человек, – уверенно заявила Хэйа.
– Легкомысленный вывод. Ты ж знать-то про него ничего не знаешь. – Ниллс и сам уже попался на подобное с лордом Редглассом – служил верой и правдой, выворачивался наизнанку, чтобы справиться, научиться, приспособиться; с самой юности отдал все свои годы. И это ради человека, погубившего его семью. – Потом пожалеть можешь.
– Да, быть может, и пожалею – кто знает-то? Но что мне с того, кем он был? Все второго шанса заслуживают. Может, никто ему его давать не хотел, а мы дали. Гиос ежели и убил кого, да хоть короля, нам он чего плохого делает?
Хэйа указала Ниллсу, куда вылить грязную воду, и когда он вновь вернулся к стиравшей женщине уже с вновь наполненными вёдрами, хозяйка решила, что разговор ещё не окончен.
– Если он обворовал кого и прячется – так как знать, может, не хватало на еду ему, или вынудил его кто? Всякое бывает.
– А если убивал или насиловал? Таких же, как вы, женщин, которые ему ничего не сделают в ответ…
– А если убивал – так то раньше было-то. За полгода нас не убил, не причинил ничего. Говорю ж – хороший он человек. А то, что его мог кто-то вынуждать вред причинять или он так выживал – его право. Ты тоже неплохой, уж я-то вижу. У меня на такое глаз намётан, я всех насквозь вижу; знаю, чего ожидать!
– Ох, Хэйа, будь осторожна в суждениях. – Воин из Миррорхолла поднял очередное ведро. – Как бы тебя твоя доброта не привела к перерезанному горлу или чему похуже.
– Ты меня всего сутки знаешь, а уже переживаешь как за друга. Лицо кривишь, опасаешься… Плохой бы человек делал так? Нет, плохой бы уже думал, как и что сделать со мной или сёстрами, или б только о себе и размышлял. А ты – добрый человек. А толку расспрашивать людей мне нет. Я ж баба, потому и болтаю столько – и про жизнь свою, и про сестёр, и про дом. А ты и веришь мне. А почему? А если я на самом деле всем врежу́ направо и налево, а постояльцы мои – одни культисты и убийцы, и все их дела я покрываю, и сама ещё чего пострашнее творю? Ты знать не знаешь, правду ли говорила, но твой выбор – верить или нет. Ты отношение моё видишь и по нему судить можешь. И я так же – слова-то мало значат. Да и дела – немного. Главное – это желания и то, потакаешь ты им или нет.
Во двор, где Хэйа стирала постельное белье, а Ниллс в перерывах между тем, чтобы приносить воду – а жалеть себя после заштопанных ран не хотелось, – уплетал варенье из яблок прямо из таза, спустился незнакомый мужчина. Заспанный, он почесал короткую бородку и, завидев тазы и вёдра, упёр руки в бока.
– Хэйа, да что ж ты гостя-то помогать заставила? Да ещё и раненого! Ему лежать, да поправляться – меня никак не разбудить было?
