Лена чуть задохнулась, вытерла лоб и посмотрела на Веткину, ожидая, что в лице той промелькнет хоть какая-то эмоция по отношению к Гаврилову, но ошиблась. Анна равнодушно смотрела в стол и словно не слышала ее слов.
– Знаете, я всякое видела, давно на следствии работаю. Но такой цинизм… И ведь это не вчера началось, правда? Помните старушку, у которой вы жили сразу после выхода из интерната? – Лена даже задохнулась, но быстро овладела собой, стараясь подавить рвущиеся эмоции. – Ведь это вы включили газ, уходя утром в училище. Это вы украли все ее сбережения, довольно, кстати, приличную сумму, вам потом хватило, чтобы добавить к деньгам от продажи комнаты и купить квартиру здесь – пусть маленькую, но свою, да? Вы думали, что никто не узнает? Да про деньги сразу дочь догадалась, однако Иосиф Маркович ей все возместил, он вас жалел, уговорил дочь заявление о краже не писать. Про газ никто не понял, но я думаю, что так все и было, правда?
– Ну и что? – как-то равнодушно спросила Анна, глядя в стену. – Вы не докажете. И тогда бы никто не доказал, бабка была уже того… в маразме, совсем ничего не помнила. Думаете, меня к ней от доброты человеческой подселили? Как бы не так! Я за этой старухой присматривала, чтобы она не ушла куда глаза глядят и не натворила чего-нибудь. Ну, вот, может, я и не доглядела, кто знает?
– Да-а… протянула Лена, стараясь держать себя в руках, что давалось ей все труднее. – Оказывается, вы действительно не бедная овечка, какой себя тут представляли. Я же помню, как искренне вы рыдали по убитому вашим любовником Николя Паретти, я поверила, ведь невозможно так притворяться. Оказывается, вы настолько талантливая актриса, надо же… Но честно скажу – ваша беспринципность поражает. Вы умудрились даже своих подельников обмануть, когда украли из квартиры Котова самородки и спрятали дома в банке с вареньем.
И вот тут Веткина дернулась, как от удара:
– Вы… вы их нашли?! Как?!
– Случайно. Вы здорово придумали, и если бы оперативник не уронил банку, мы бы скорее всего их не нашли. На что вы рассчитывали и как вообще узнали о самородках?
Веткина помолчала, тяжело дыша и пытаясь овладеть собой. Известие застало ее врасплох, она совершенно очевидно не ожидала, что ее так хорошо замаскированный тайник найдут.
– О самородках Котов сам сказал, предлагал Антону их купить, но тот отказался – мол, это подсудное дело, как их сбыть потом, кому, куда – в общем, испугался. А я запомнила. Надеялась, что найду кого-то, кто захочет купить – или вывезу как-нибудь за границу. Думаю, их можно было продать за хорошие деньги, хватило бы на безбедную жизнь.
– Огорчу вас, хотя это уже ничего не изменит – вас бы задержали на таможне.
– Я бы что-нибудь придумала, – ответила она с вызовом.
– Да… вы бы что-нибудь придумали… – повторила Лена, сунула архивное дело в портфель и встала: – И последний вопрос. Майора Паровозникова зачем пытались подставить? Он с вами даже не разговаривал ни разу.
– Зато со старой ведьмой слишком долго говорил, – зло пробормотала Анна. – Я сразу почувствовала, что он не просто так в офис приперся, все вынюхивал, выспрашивал, даже имя свое пару раз слышала. Рассказала Веталу, внешность описала, он вроде сперва отмахнулся, а потом увидел его с каким-то бизнесменом и вспомнил. А уж потом сам все придумал – бейсболку эту украл, подкинул на квартиру. Так сложилось, ничего, как говорят, личного.
И Лена не услышала в ее голосе ни раскаяния, ни сожаления – ничего.
– Мы больше не увидимся, Анна Дмитриевна. Желаю вам… даже не знаю…
– А ничего не надо. У каждого свой путь. Прощайте, Елена Денисовна.
В парке над рекой было прохладно, дул ветер – осень вступила, наконец, в свои права, и погода стала такой, как и должна быть в этих широтах в конце октября. Филипп бережно накинул Лене на голову упавший капюшон пальто:
– Ты точно хочешь здесь гулять?
– Мне необходимо подышать, иначе у меня внутри все разорвется. Ты не представляешь, какое она чудовище…
– Мне еще предстоит более близкое знакомство с ней, но впечатление я составил во время той беседы, когда прикинулся психологом. Я не думаю, что в ней совсем нет ничего человеческого, ты просто немного острее, чем нужно, восприняла всю ситуацию, потому что в ней оказался замешан твой друг.
– Нет, дело вовсе не в Андрее, тут другое что-то. И ты меня потом поймешь. Я, когда из СИЗО ехала, вспомнила, как Гаврилов мне сказал – мол, пираньи в офисе – это как напоминание о том, что всегда найдется кто-то, могущий тебя сожрать, пусть даже на первый взгляд он и не производит такого впечатления. Как он в Веткиной этого не рассмотрел – не пойму…
– Он ее жалел, ты сама говорила. Девочка с тяжелой судьбой, родители погибли, она из семьи попала в детдом, там травили… Веткина – хороший манипулятор, она научилась этому за годы в интернате, знала, кому и что говорить. Вот Гаврилов и купился…
– Страшно жить…
– Ну, перестань, – обняв ее, попросил Филипп. – Я же рядом, с тобой ничего не случится. Я всегда сумею тебя защитить.
– Это что, предложение? – улыбнулась Лена, и Горский совершенно серьезно кивнул:
– Оно. Извини, я уже не в том возрасте, чтобы петь серенады под балконом или прыгать с парашютом, выкрикивая твое имя. Но мне бы хотелось засыпать и просыпаться рядом с тобой, подвозить тебя утром на работу, а вечером встречать и вместе ехать домой. Я был бы счастлив, если бы ты согласилась, Лена.
«Надо же… человек обошелся без «я люблю тебя», а мне совершенно очевидно, что это так и есть», – подумала она и кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Надеюсь, ты хорошо подумала? – улыбнулся Филипп, притягивая ее к себе.
– Ты не оставил мне выбора, но я совершенно и не хочу выбирать, – призналась она. – Мне кажется, что ты абсолютно прав и точно знаешь, как и что делать и тебе, и мне. А я просто пойду с тобой.
Впервые в жизни Лена Крошина подумала, что не быть в отношениях главной и не руководить мужчиной – это, пожалуй, даже приятно.
