Кое-как высвободившись из рук графа, она побежала по тропке – и вдруг вскрикнула, метнулась в сторону:
– Змея!
Змей, лягушек, ящериц она боялась еще сильнее, чем отца, чем даже императора.
Миллесимо схватил валявшуюся в траве коряжину, кинулся на помощь, но с облегчением расхохотался:
– Да это просто какая-то тряпка!
Поднял ее – и нахмурился. Тряпка? Нет, это пояс со множеством карманов и пряжек. Он сделан из очень тонкой и прочной кожи, а изнутри подшит мягкой тканью, чтобы не натирал голое тело. Ведь такие пояса обычно прячут под одеждой. В них носят деньги, драгоценности, секретные письма. Но все карманы этого пояса были пусты, содержимое их исчезло бесследно. Нет, не все… один карман был застегнут, и в нем Миллесимо обнаружил розовый яшмовый сосуд с золотой крышечкой. Сосудец был маленький и плоский, выточенный в форме сердечка, а крышечка притерта настолько плотно, что, как ни старался граф, не мог ее повернуть. А может быть, тут был какой-то секрет, кто знает.
Екатерина взяла из рук возлюбленного сосудец, восхищенная его красотой и тонкостью работы. Даже на миг забыла об опасности. Поглядела на пояс – и вдруг смутное воспоминание воскресло в голове. Как это кричал перепуганный Никодим Сажин, обвиненный в краже золота у испанского курьера? «Не было у него мошны! Был токмо пояс с карманчиками…»
Не тот ли самый пояс держит в руках Екатерина? Но коли так, кто обронил его? Похищен в Лужках, а валяется здесь, близ усадьбы Долгоруких?
Она вспомнила, как волокли на конюшню преступного Никодима. А дочь его? Где была в это время его омерзительная дочь? Бегала по лесу, где и потеряла пояс, который, должно быть, украла у отца. А может, Никодим сам отдал его дочери, предварительно опустошив карманы. Но не все… Понятно – не смог открыть сосуд. Что же там может быть?..
А, какая разница! Духи, нюхательные соли – что еще? Главное другое – кричала жутким голосом в лесу, спугнула их с Альфредом именно эта девка, Мавруха или как ее там. Мало ли почему она орала, с убогих да скорбных разумом спрос невелик! Как говорится, моча в голову вдарила. Слава богу, бояться нечего!
Екатерина перевела дыхание, улыбнулась Миллесимо, который сразу засиял в ответной улыбке, увидев, что его возлюбленная успокоилась.
– Я заберу этот пояс, – сказала она. – Думаю, этот испанский курьер узнает его.
– Какой испанский курьер? – изумился граф.
Только тут Екатерина вспомнила, что Миллесимо ничего не знает о случившемся. Раньше ей было не до рассказов, слишком стремилась поскорее оказаться в его объятиях. Но времени на долгие объяснения не было и теперь. Кое-как, перескакивая с пятого на десятое, она рассказала об ограблении курьера, об убийствах, чинимых одним из крепостных отца. Миллесимо остолбенел от изумления.
– Я немедленно извещу де Лириа! – возбужденно воскликнул он.
– С ума сошел! – всплеснула руками Екатерина. – Тогда все поймут, что это я тебе рассказала, а значит, мы виделись. Молчи, погубишь нас обоих. Пускай отец сам пошлет нарочного к испанцам.
Мысль об отце вновь наполнила ее сердце страхом. Кое-как поцеловав Миллесимо, она побежала по тропе, раздраженно волоча за собой подол амазонки. Граф подождал, пока стихнет шелест травы под ее проворными ногами, и, вскочив на коня, погнал верхом в противоположную сторону.
Вечер опускался на лес. Стало тихо…
Ноябрь 1728 года
ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ГЕРЦОГА ДЕ ЛИРИА АРХИЕПИСКОПУ АМИДЕ. СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
«Ваше преосвященство, сие письмо мое будет всецело посвящено тому же самому, о чем я писал в прежнем. Великая княжна в отчаянном положении: теперь уже не только упомянутая ранее Анна Крамер, но и осторожный Остерман, и даже лейб-доктор Блументрост почти во всеуслышание признают, что дни ее сочтены. В связи с этим невольно задумываешься о судьбе этого императорского дома. Смерть, угрожающая великой княжне, заставляет меня трепетать за царя, который нимало не бережет себя, подвергаясь суровости непогоды с невыразимой небрежностью. Умри этот монарх – здесь произойдет ужаснейшая революция; не берусь предвещать, что последует. Скажу только, что Россия возвратится к своему прежнему состоянию, без надежды подняться, по крайней мере в наше время. Какова в таком случае будет судьба Венского союза и государств, которые строят свою политику в расчете на союз с этой непредсказуемой империей? Вы сами понимаете, ваше преосвященство, что интерес наш состоит в том, чтобы его величество русский государь Петр Второй оставался у власти как можно дольше. Не то дела наши здесь могут оказаться неожиданно плохи.
Постараемся предположить, как будут развиваться события, случись что, не дай бог, с его царским величеством. Ближайшей преемницей короны после царя будет принцесса Елизавета, и от ее честолюбия можно бояться всего. В разговоре с фаворитом князем Долгоруким как-то проскользнула мысль, что принцессу думают или выдать замуж, или заключить в монастырь. Замуж она выходить отказывается, а в необходимости последней меры убеждает ежедневно своим дурным поведением, и, если впредь не будет вести себя лучше, все же кончит тем, что ее запрут в монастырь.
Дочери царя Ивана, старшего брата Петра Первого, каждая будет иметь свою партию. Не будет недостатка и в третьей партии, с целью посадить на престол какого-нибудь русского и с этим вместе возвратиться к древним нравам, к тому положению, в котором монархия находилась до великого Петра Первого. Шведский король воспользуется первым же случаем и в одну кампанию возвратит от России все провинции, которые потерял его предшественник; поляки постараются завоевать те провинции, на которые они заявляют притязания; персы не замедлят отбросить русских от берегов Каспийского моря, а татары наводнят соседние провинции. Тогда дружба России будет для нашей монархии совершенно бесполезна, а новый царь будет в худшем положении, чем все его предшественники. Все эти решения стоят, впрочем, в зависимости от жизни царя; но они так важны, что я счел долгом высказать их вам для представления его величеству Филиппу.
А впрочем, и сейчас можно сказать: что касается здешнего управления, все идет дурно: царь не занимается делами, да и не думает заниматься, денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы его величества; каждый ворует, сколько может. О возвращении в Петербург не говорят, сам монарх ни о чем не думает, как только об охоте. От нас, иностранцев, поэтому благоразумие требует сидеть побольше у себя дома, однако тревога за судьбу нашего союза и наших планов непрестанно заставляет быть во дворце.
Итак, великая княжна умирает, и ее потеря незаменима: в моей жизни я не видел принцессы более совершенной, несмотря на свою внешнюю некрасивость, а может быть, именно благодаря ей. Царь будет печалиться о ней, но ему только тринадцать лет, и он утешится скоро. А между тем ему надобно задуматься о своей участи!
Почему?
Возвращаюсь к главной теме своего послания. Мне кажется, что болезнь великой княжны вовсе не грудная: у нее нет ни одного из симптомов чахотки. Я не могу выкинуть из головы, что ее болезнь, судя по ее медлительности, происходит скорее из вероломства какого-нибудь тайного врага, чем из худого состояния легких. Если основательны мои подозрения, естественно думать, что те, кто захотел погубить ее высочество великую княжну, не захотят, чтобы остался в живых и царь. Этот монарх нимало не бережет свое здоровье: в своем нежном возрасте он постоянно подвергает себя суровостям холода, не воображая даже, что он может же наконец от этого заболеть.
