– Ничего пока не закончилось, – произносит человек на другом конце.
Я начинаю шататься и опираюсь рукой о перила лестницы.
– Помните, вам не только нужно было убить пациента, но и не вызвать подозрений.
Изнутри у меня поднимаются рыдания.
– Нет! Я сделала все, что вы просили, верните мне моего сына!
– Как только полиция прекратит расследование. Сделайте так, чтобы они вас не заподозрили, доктор Джонс. Жизнь вашего сына зависит от вас.
Он вешает трубку.
– Нет!
У меня подгибаются ноги, как будто меня пнули под колени. Я оседаю на пол, меня захлестывают отчаянные стоны, я колочу руками по полу, пока ворсинки ковра не начинают обдирать мне руки, изо рта у меня летят капли слюны. Когда заканчиваются силы, я ложусь на пол, прижав колени к груди. Ковер беззвучно впитывает мои слезы.
Часть вторая
26
Марго
Понедельник, 8 апреля 2019 года, 08:32
Я стою на верхней ступеньке лестницы у задней двери полицейского управления, прислонившись бедром к перилам. Из заднего кармана у меня торчит копия протокола. Они выпустили меня через дверь, выходящую на задворки, видимо, чтобы не пугать людей видом всякой швали.
Одежда вся провоняла. Полицейские забрали ее у меня и дали старый серый спортивный костюм на то время, пока я сидела в камере, но сегодня утром мне пришлось снова надеть свои вещи, помятые и в пятнах засохшего пота. Вспоминаю, как надевала эти вещи в больнице, а потом ходила туда-сюда, борясь с тем, чему стала свидетелем.
Доктор Джонс убила мистера Шабира. Я не перестаю об этом думать с тех пор, как она назвала время смерти. Я наматывала круги по своей камере два на два метра и все время вспоминала блеск скальпеля, входящего в аорту, хлынувшую из нее кровь. Точно знаю, что это не было случайностью. Она полоснула лезвием намеренно. Доктор Джонс, наверное, уже вошла в операционную с мыслью о том, что убьет Ахмеда Шабира.
Но зачем?
В переулке нарастает звук мотора, и я замираю на месте, готовясь встретить того, кто приехал меня забирать. Когда я вижу, что это полицейская машина и она проехала мимо, то вздыхаю с облегчением; впервые в жизни я рада увидеть копа.
Отпуская меня на свободу, полицейский спросил, кому можно позвонить, чтобы меня забрали, и я некоторое время молча смотрела на него, собираясь с духом, чтобы произнести имя. Я и не догадывалась, насколько одинока, до этого самого момента. Я не смогла вспомнить никого, кто мог бы меня поддержать. Когда полицейский предложил поехать на автобусе, я выпалила имя в попытке сохранить остатки гордости. И с тех пор жалею, что его назвала. Чистой воды везение, что его номер телефона остался прежним.
Я много лет не видела своего брата.
Дэмиен вырос и превратился в нашу мамашу: он ловил каждое ее слово как божественное откровение и шел по жизни с убеждением, что ему все что-то должны и он может взять что угодно, не оглядываясь на цену. Но в отличие от ма у него где-то там есть сердце. По крайней мере, было.
Ты как будто себя описываешь, Мэггот.
Я тру лицо ладонями, чувствуя, как пульсирует уставшая кожа.
Нет уж, это другое. Я просто делала все возможное, чтобы вытащить себя из ямы, а ма последовательно закапывала свою семью все глубже и глубже. Я совсем на них непохожа.
Сначала слышу, как подъезжает Дэмиен, и только потом вижу. По переулку разносится, становясь все громче, рык мотора. Из-за угла появляется черный «Мерседес» и с визгом тормозит у лестницы.
Мы смотрим друг на друга, слушая урчание мотора под капотом. На нем солнечные очки с линзами, в которых я вижу собственное отражение: плечи ссутулились от усталости, лицо смертельно бледное. Он коротко кивает мне. Я киваю в ответ и давлю окурок, чувствуя, как колотится в груди сердце.
– Блин, Мэггот, от тебя воняет, – говорит Дэмиен, когда я сажусь рядом с ним. Он трогается с места до того, как я успеваю застегнуть ремень.
– Я тоже рада тебя видеть.
Он опускает стекла, чтобы проветрить, и тянется к бардачку. Крышка ударяет меня по коленям. Он достает пачку сигарет и снова закрывает, но я успеваю увидеть внутри пистолет, дуло которого направлено прямо мне в живот.
– Где тебя высадить?
– Я остановилась у подруги, – лгу я, застегивая наконец ремень. – Конец Лондон-роуд. Классная тачка. У кого спер?
Он делает резкий поворот. Я цепляюсь за ручку на дверце так сильно, что кровь отливает от пальцев.
– Может, я начал хорошо зарабатывать с тех пор, как ты уехала?
Я насмешливо хмыкаю при мысли об этом.
– Тот, кто ее перекрашивал, пропустил кусок. Вокруг замка дверь ярко-голубая.
Он смеется с сигаретой в зубах, закуривая и не глядя на дорогу. Потом затягивается, и машина наполняется дымом.
– У тебя всегда был глаз-алмаз. За что они тебя взяли?
– Кража. Суд через месяц.
Он пронзительно присвистывает.
– Ты можешь сесть лет на семь, знаешь об этом?
– Ну это меньше, чем за кражу машины.
– Я не такой тупой, меня не поймают.
Я закатываю глаза и отворачиваюсь к окну.
– Как будто ты раньше никогда не сидел.
Я начинаю закипать и понимаю, что мы ругаемся как в детстве. Мы не виделись пятнадцать лет, а прошло как будто пятнадцать минут, и мне больно оттого, что на самом деле я по нему скучала. Но я ни за что ему этого не скажу, это даст ему власть надо мной.
– Точно не желаешь заскочить домой?
– Домой? Ты все еще живешь в доме ма?
– Это теперь мой дом, – говорит он.
«Нет уж, – говорю я себе. – Я на это не попадусь. Мы не просто так не общались все это время».
– Меня ждет подруга.
– Меня ждет подруга, – передразнивает он преувеличенно снобским тоном. – Не к парню своему богатому едешь? Ведь ты нас бросила ради него?
– Ты меня кучу лет не видел. Мог бы спросить, как моя работа, что я делала все это время. Но ты можешь только ржать надо мной, – резко говорю я и отворачиваюсь к окну. – И еще удивляешься, почему я домой не заходила.
– Ну ладно, как твоя работа?
Я барабаню пальцами по двери.
– Ну давай, ты хотела, чтобы я спросил.
– Меня уволили.
Между нами повисает пауза, слышен только шум мотора. Потом я слышу, как он смеется сквозь зубы. Он пытается сдержаться, но только сильнее начинает смеяться. Скоро он уже хохочет вовсю, хлопая ладонью по рулю. Когда я встречаюсь с ним взглядом, по моим губам тоже расплывается улыбка. Он в шутку меня пихает, и я уже сама хохочу, пока глаза не наполняются слезами и не начинает болеть живот. Он поворачивает на Лондон-роуд и останавливается. Отсюда до моего дома рукой подать.
