– Конечно. Я не говорю, что это неважно… Просто сейчас сложно выкроить время.
– Полдень вам подойдет? – спрашивает она.
– Хорошо, если вам так будет удобно.
– Вы знаете, где находится управление?
– Да.
– Увидимся в двенадцать.
В ухо мне начинают скрежетать гудки.
Я кладу телефон экраном вниз и вижу, как дрожат у меня пальцы, как побелела кожа от шока. Я слушаю, как звенит в комнате тишина.
Я идиотка, если думала, что смогу остаться безнаказанной. Наивная отчаявшаяся идиотка.
28
Рэйчел
Понедельник, 8 апреля 2019 года, 09:32
Вчера мне снился мальчик.
На записи с камер Зак Джонс состоит из пикселей: не видно черт лица, не видно деталей, просто фигура с белой кожей и светлыми волосами, от которых отражаются солнечные лучи. Но во сне мое сознание сплавило его с воспоминаниями о моем собственном сыне, позаимствовав у него веснушки и ярко-голубой цвет глаз. Мы были на пляже; глаза у меня закрылись сами собой от недосыпа, а когда открылись, его уже не было; я проснулась от собственного крика – я звала его по имени.
После этого мне больше не удалось заснуть.
Я сижу за своим столом и потираю шею, глядя на распечатки, разложенные на столе.
Большая часть того, что рассказала Анна Джонс, подтвердилась. У ее брата Джеффа Данна, психотерапевта, проживающего в Лондоне, есть второй дом в Корнуолле, а учительница Зака сказала, что он говорил о том, что собирается провести пасхальные каникулы с дядей. Но это не объясняет ни того, почему мистер Данн мне так пока и не позвонил, ни поведения доктора Джонс.
Я помню, как по ее лицу пробежал ужас, когда я набрала номер ее телефона во время разговора дома. Страх в ее глазах сказал мне все, что требовалось знать: ей есть что скрывать.
Никому не нужно три телефона.
Более того, когда я сказала, что мы хотим обсудить важное происшествие, она бессознательно взглянула в сторону соседнего дома.
Доктор Джонс знала о смерти Полы до того, как я сообщила ей об этом.
Я смотрю на документы, которые отправила по факсу Дайан: частицы почвы, которые нашли у входной двери, обнаружились и внутри дома. Очевидно, что кто-то бежал через лужайку, потом опрокинул горшок с растением на крыльце, зашел в дом, а затем пытался убрать за собой перед уходом. Если под горшком и хранился ключ, когда мы приехали, его уже там не было.
Почему доктор Джонс не сказала, что побывала в доме своей соседки в день ее убийства? Что она скрывает?
Открывается дверь в мой кабинет, и заходит главный инспектор Джордж Уитмен.
– Доброе утро, Конати.
Джордж – крупный мужчина лет пятидесяти: пепельные волосы, кожа цвета черного дерева, темно-карие глаза. Голос у него низкий, с хрипотцой, на лице суровое выражение, но стоит ему пропустить пару стаканчиков, как начинает проскальзывать женственность. Я однажды спросила, зачем ему требуется скрывать свои предпочтения, и он так сильно смеялся, что чуть не выкашлял обратно половину выпитого пива. В полиции явно есть перекосы с точки зрения равноправия, и неважно, что написано на плакатах, развешанных по стенам.
– Доброе утро, сэр.
– Как дела?
– Хорошо. В полдень придет соседка жертвы, и я прямо сейчас работаю над тем, что в ее рассказе не сходится.
– Неплохое начало, – говорит он и садится напротив меня. – У тебя есть какие-то другие линии расследования?
– Эта самая плодотворная. Мы нашли следы, ведущие от дома хирурга через лужайку к дому жертвы, с которой она была близка. Ее сын, возможно, был последним, кто видел Полу живой.
– Ее сын, – повторяет он.
От этих слов у меня волосы встают дыбом.
– Да, сэр. Какая-то проблема?
Он поднимает ладонь, делая вид, что сдается.
– Нет, никаких проблем. Но мне хотелось бы, чтобы ты не упускала из виду и другие версии.
– То есть версии, в которых не задействован ребенок?
Он резко выдыхает и наклоняется вперед.
– Я просто говорю, что нужно рассматривать это дело с разных точек зрения.
– Какие у нас есть другие точки зрения? Я занимаюсь линией расследования, где у нас есть больше всего вопросов без ответа: почему доктор Джонс избегает разговора со мной о смерти своей соседки, женщины, которой она доверяла своего сына каждый день после школы? Почему на лужайке у жертвы следы, которые указывают на то, что кто-то бегал между двумя домами? И кто мог знать жертву лучше, чем женщина, которая живет по соседству, виделась с ней ежедневно и доверяла ей благополучие собственного сына?
– Но ведь не это тебя больше всего беспокоит, да? – спокойно говорит Джордж. – А то, что ты не можешь подтвердить местоположение этого мальчика.
– Почему это так странно?
– Потому что ни тот, ни другой родитель мальчика не заявляли о его исчезновении, и, пока ты полностью сосредоточена на семье Джонсов, ты упускаешь признаки высокоорганизованной преступной операции: вырванные зубы, срезанные кончики пальцев, следы веревок на запястьях, которые означают, что жертва была связана.
– Моя команда всем этим занимается.
– А почему ты не занимаешься?
Мы смотрим друг на друга поверх стола.
– Я читаю твои отчеты, – говорит он. – Я не говорю, что то, что ты нашла, не нужно разрабатывать, но я хотел бы большей полноты картины относительно мотива: предыдущие преступления с таким же модус операнди, потенциальную связь с известными нам криминальными организациями. Пока этого нет.
Он встает со стола, оправляет пиджак и идет к двери.
– Поговори с доктором Джонс, посмотри, что из этого выйдет. Свяжись с местной полицией в Корнуолле и запроси данные о мальчике, если потребуется, но потом передай это одному из членов своей команды. Я хочу, чтобы ты занялась более крупной рыбой.
Я молча сижу за столом, ковыряя заусенцы, пока не замечаю, что колени у меня усеяны полосками кожи.
– Доктор Джонс вряд ли стала бы выдирать жертве зубы или срезать отпечатки пальцев, правда ведь?
Я проглатываю свою гордость и поднимаю на него глаза.
– Не стала бы, сэр.
Слова звучат сдавленно, как будто я говорю это сквозь зубы. Он кивает, по-видимому удовлетворенный ответом, и снова направляется к двери. Рука его замирает на дверной ручке. Я знаю, что за этим последует, и чувствую, как изнутри поднимается раздражение.
– Рэйчел, если тебе нужно с кем-нибудь поговорить…
– Не нужно, – быстро отвечаю я. – Я сделаю, как вы сказали.
Уитмен задерживается на секунду, наблюдая, как я перекладываю бумаги у себя на столе. Когда за ним с щелчком закрывается дверь, я беру телефон и набираю номер, указанный в одном из документов.
