– Вылезай, – произносит мужской голос.
Я боком проползаю по сиденьям и, ударившись головой, вслепую ступаю на гравий. Ночной ветерок прижимает мешок к моему лицу. Слезы на моих щеках становятся холодными.
– Иди.
Меня ведут по гравию, я слышу хруст у себя под ногами. Эти люди говорят на языке, которого я не понимаю. Гравий сменяется травой, мокрой от росы. Сердце у меня колотится сильнее, быстрее, я почти чувствую его металлический привкус во рту.
Что, если Марго ошиблась и эти люди связаны с похитителями Зака? Что, если я сама себя привела в ловушку?
Я поскальзываюсь на мокрой траве, и рука впивается мне в предплечье еще глубже и рывком ставит меня на ноги. Может, они ведут меня на середину поляны и в любую секунду могут поставить на колени и приставить пистолет к затылку.
– По… пожалуйста. – Меня обуревает страх. Я делаю глубокий вдох и закашливаюсь от этого. – Не убивайте меня. Мой сын…
– Тихо.
– Пожалуйста.
Меня прерывает громкий удар по металлу, меня останавливают. Место на руке, где он меня держит, теперь горит, как в детстве, когда Джефф делал мне «крапивку». Ноги мои трясутся и совершенно бесполезны.
Отодвигается и щелкает металлическая задвижка, за этим слышится звук двери, скрипящей на петлях.
– Вперед.
Я, спотыкаясь, захожу внутрь, бессмысленно растопырив пальцы под связанными запястьями. За моей спиной захлопывается дверь. Этот звук отдается в комнате эхом и подпитывает мою нервозность.
Во рту у меня так сухо, что щеки изнутри прилипают к зубам. Ко мне с обеих сторон приближаются шаги. Я стою молча, сотрясаясь всем телом, и слышу только свои отрывистые панические вдохи и выдохи под мешком.
Внезапно меня жестко толкают в грудь, и я падаю назад с громким вскриком. Стул не дает мне упасть на пол.
– Мне очень жаль, – говорю я. – Они не оставили мне выбора. Мой сын…
У меня с головы срывают мешок, и меня ослепляет яркий белый свет. Я неистово моргаю и вижу четверых в масках, которые стоят парами по обеим сторонам металлической двери, закрытой на массивные засовы.
Я тревожно окидываю взглядом комнату. Темно-серый цементный пол и стены, на потолке у меня над головой висит одинокая лампочка, покачиваясь оттого, что кто-то из них задел провод. В такой комнате, как я себе представляю, лежит, замерзший и одинокий, Зак.
Боже мой, что, если они правда работают с похитителями и это та самая комната, где держат Зака? Я нарушила одно из их требований, рассказав все Марго, и сейчас они заставят меня за это поплатиться.
Открывается дверь.
В комнату входит человек. У него тоже на голове балаклава, он одет в иссиня-черный костюм, но он возвышается над остальными. Мужчина идет ко мне и останавливается, едва не касаясь моих коленей. Я чувствую его дыхание у себя на лице, горячее и резкое. За маской мне видно только темно-карие глаза и смуглую кожу в вырезе рубашки. У меня появляется ощущение, что я уже видела когда-то эти глаза, и постепенно приходит осознание, кого они мне напоминают.
Это Фахим Шаббар.
Я убила его племянника.
Я приоткрываю губы и, собравшись с духом, начинаю, запинаясь, говорить.
– Я не хотела этого делать, – говорю я в отчаянии. – Но они сказали, что убьют моего сына, если я этого не сделаю. Он все еще у них. Его зовут Зак. Ему восемь лет.
Я опускаю взгляд на колени, заливаясь слезами, и вскрикиваю, когда он хватает меня за подбородок и заставляет поднять на него глаза.
– Кто «они»?
– Я не знаю, – заикаюсь я. – Они ничего мне не сказали.
Он еще сильнее сжимает мне подбородок. Я съеживаюсь под его яростным взглядом, полным ненависти.
– Опиши их.
Я пытаюсь вспомнить день, когда приехала домой и обнаружила их у себя в гостиной, но меня как будто ударили по затылку. Все спуталось. Я закрываю глаза и пытаюсь представить себе эту сцену.
– Человек, который говорил за всех… Он белый, ему около сорока лет, темные волосы с проседью на висках. У него голубые глаза, он говорил с акцентом. Они все говорили с акцентом. Типаж восточноевропейский, но я не знаю точно, из какой страны. У них были татуировки.
Фахим смотрит через плечо и говорит что-то остальным на своем родном языке.
– Вы знаете, о ком я говорю?
– Да.
Сердце у меня замирает.
– У них мой сын! Я сделаю все что угодно, чтобы его верну…
– Откуда ты знаешь, кто я? – спрашивает он. Я чувствую его пульс у себя на подбородке. Спокойный, размеренный стук.
– Я пыталась узнать, кто мои похитители, чтобы найти сына, но для этого мы должны были выяснить, зачем им понадобилась смерть Ахмеда. Я никому не скажу, кто вы и чем занимаетесь. Я просто хочу вернуть сына.
– Мы. Ты и та девчонка Барнс?
Я отчаянно киваю.
– Она видела, что я сделала, и теперь шантажирует меня. Она хочет забрать даже мои обручальные кольца. Я сказала ей, что отдам деньги, только когда она поможет мне и моему сыну.
Он смотрит на мое обручальное кольцо, спокойно кивает и медленно отпускает мое лицо. Мгновение проходит в тишине.
– Убейте ее.
Он поворачивается к двери, а один из людей в балаклаве идет ко мне, доставая на ходу пистолет.
– Нет, нет, нет! Моего сына никогда не найдут!
Фахим открывает дверь, чтобы уйти, а человек в маске подходит и передергивает затвор. Я слышу, как патрон опускается в ствол.
– Я сделаю все что угодно! Пожалуйста!
Холодный металлический ствол прижимается к моему лбу. Я ощущаю страх физически, он захлестывает мое тело, как водный поток. У меня по лицу катятся слезы, я рыдаю, не сдерживаясь, лицо у меня перекошено от ужаса, с губ течет слюна. Я выкрикиваю первый аргумент, который приходит в голову.
– Я могу быть вам полезна! Заболевание Ахмеда было наследственным!
Я замечаю, как напрягся палец, лежащий на курке, и плотно зажмуриваю глаза.
– Стой.
Я сижу, тяжело дыша и зажмурив глаза, слушая, как бешено колотится пульс в ушах. Я чувствую, как опускается пистолет, слышу приближающиеся шаги. Рука хватает меня за подбородок, и я распахиваю глаза.
– Что ты сказала?
Он смотрит на меня с жестоким интересом. Его глаза бродят по моему лицу, губы сжаты в усмешке. Я смотрю на него в отчаянии, мои слезы увлажняют ему руку.
Это мой единственный шанс.
– Болезнь Ахмеда была наследственной. Если у вас или у членов вашей семьи были какие-то симптомы, но вы не могли обратиться за помощью в медицинские учреждения, потому что вы преступ… – я прерываю сама себя, моргаю, чтобы смахнуть слезы, – из-за того, чем вы занимаетесь… я могу вам помочь.
