– У кого, как ты думаешь, я этому научилась? – заикаясь, говорю я. – Я росла с вами, с двумя пиявками. Ма ненавидела меня за то, что я пыталась кем-то стать в этой жизни, а ты ненавидишь за то, что я не взяла тебя с собой. Но зачем мне было это делать? Посмотри на себя. Кокаин вокруг ноздрей, когда еще полдень не пробило, и зрачки размером с гребаное колесо. Ты наркоман, Дэмиен. Ты прямо как она.
Глаза у него стекленеют; наконец мои слова действительно его ранили. Он сглатывает так, что у него подпрыгивает кадык.
– Ты что, правда думаешь, что ты лучше меня? – спрашивает он хриплым голосом. – Ты посмотри на себя. Ты шантажируешь мать, которая пытается вернуть своего сына, тебе грозит срок за то, что ты воровала у собственных друзей. И ты думаешь, что лучше меня, потому что я зарабатываю на жизнь как умею? Ты не лучше меня… ты хуже. – Он качает головой, смахивая слезу тыльной стороной ладони. – Одевайся, собирай шмотки и вали.
Он с такой силой захлопывает дверь, что трясутся стены.
Только оставшись одна, я позволяю слезам течь свободно. Я рыдаю, как маленькая девочка, выпутываясь из одеяла и натягивая на себя одежду.
Детьми мы все время жестко ссорились, но сейчас все по-другому. Как будто это конец. Я дергаю за цепочку на шторе, чтобы впустить свет и посмотреть, все ли взяла, и замечаю кусок радуги на стене, куда сквозь треснутое стекло падает солнечный свет.
Я никогда больше сюда не вернусь.
Я подбираю свою сумку, проверив, на месте ли деньги и кольцо, и иду к двери, сжимая в руке ключи от машины, надеясь уехать на ней прежде, чем Дэмиен решит ее у меня забрать.
В коридоре пахнет беконом и красными «Мальборо», я слышу со второго этажа бормотание телевизора. Но этот дом настолько полон воспоминаниями, что я уже не понимаю, где реальность, а где плод моего воображения.
Надо отсюда бежать.
Я крадусь по коридору, потом по лестнице, положив руку на перила и слушая скрип каждой ступеньки под своим весом, и хватаюсь за задвижку на двери. И вдруг слышу ее голос.
Как бы далеко ты ни убежала, как бы ни лгала себе, что ты выше навозной кучи, в которой родилась, это всегда будет у тебя в крови. Ты не можешь сбежать от своей ДНК, Мэггот. Но я уверена, что ты помрешь, но не оставишь попыток.
Это были последние слова, которые я от нее услышала, когда уезжала из дома. Я стояла на этом самом месте.
Я захлопываю за собой дверь, из меня рвутся рыдания. Они сотрясают все мое тело, у меня дрожат губы, из носа текут сопли. Я бегу к машине, сажусь и опускаю голову на руль.
Острая боль в животе мгновенно высушивает мои слезы. В голове проносятся мысли, пока я не понимаю, что произошло. Весь мой мир на мгновение встает с ног на голову. Я просовываю руку за ремень штанов и щупаю живот под пупком.
У меня только что начались месячные.
53
Анна
Среда, 10 апреля 2019 года, 19:09
Я выхожу из полицейского участка и сразу же проверяю телефон, который мне дали похитители. В голове у меня стучит, в желудке урчит от голода, но я могу думать только о пропущенных звонках и сообщениях, в которых они спрашивают, почему я так долго сидела в участке.
Конати со своим коллегой продержали меня в комнате для допросов весь день. Они повторялись, задавали вопросы, требующие односложного ответа, чтобы я себя выдала, извращали все, что я говорила. Каждый раз, когда я угрожала встать и уйти, Конати намекала, что мне, наверное, есть что скрывать, и я снова оседала на своем стуле. Я думала, что, если останусь и отвечу на все их вопросы, это их наконец остановит. Они явно бросили на меня все силы.
Конати слишком близко подобралась к правде. В какой-то момент она практически сама все произнесла, но была так занята тем, чтобы подловить меня, что не поняла этого. Рано или поздно она добьется успеха. Сколько бы жалоб я на нее ни подала, как бы ни завиралась. Она не успокоится, пока не увидит Зака собственными глазами.
Но и я не успокоюсь.
Солнце почти село. Я обхожу здание, направляясь на парковку, и достаю из сумки телефон. Ни звонков. Ни сообщений. Обычно они в курсе всех моих передвижений, звонят или отправляют сообщение с угрозой, как только я остаюсь одна. Я оглядываюсь, проверяя, не стоит ли на парковке черная «Ауди». Их нигде не видно.
Что это значит?
Моя первая мысль о Заке. Что, если они решили, что полицейские меня сломали и я сидела в участке и делала признание? Может быть, они решили избавиться от Зака и бежать? В конце концов, они уже получили то, что хотели, – Ахмед мертв.
Нет. Если моего сына найдут мертвым, это только станет доказательством того, что я рассказала полиции. Им придется меня убить, или я заговорю. Но почему они не звонят?
Я добираюсь до машины, сажусь и запираю двери. Внутри жарко и душно, машина стояла закрытой несколько часов. Я просматриваю сообщения, чтобы найти номер, с которого они со мной связывались. Но каждый раз они звонят с разных номеров. Наверное, используют телефон один раз и потом выбрасывают, чтобы замести следы.
Что-то не так. Они бы точно уже позвонили.
Я сглатываю тревогу и набираю последний из номеров.
«Номер не существует».
Вешаю трубку и звоню по следующему номеру.
«Номер не суще…»
Я набираю другой.
И еще один, и еще.
Они все отключены.
Я вешаю трубку и сижу в тишине, чувствуя, как слезы жгут глаза.
Если все закончилось, то что они сделали с Заком?
Раздается телефонный звонок, и я подпрыгиваю – настолько резко он вырывает меня из моих мыслей. Звонок раздается из сумки.
Швыряю телефон похитителей на сиденье и начинаю копаться в сумке.
Что, если он узнали, что я рассказала Марго? Она у них? Она все рассказала? Они, наверное, звонят с ее телефона, чтобы заставить меня признаться.
Телефон все звонит и звонит. Я нажимаю кнопку, чтобы ответить, и прижимаю его к уху.
– Да?
– Дело сделано.
Я замираю. Это мужской голос, низкий, с сильным акцентом. Я слышу в трубке его дыхание: медленные, спокойные вдохи и выдохи. Мозг у меня так устал от долгих часов допроса и недостатка сна, что я не сразу узнаю его голос: Фахим Шаббар. Я дала ему этот номер, потому что только его не прослушивают похитители.
– Чт… что сделано?
Я чувствую острую боль в животе. Здесь возможны два сценария: либо Зак в безопасности, либо мертв. Я не в силах представить себе ни то ни другое. Если появится надежда на то, что он спасен, даже на секунду, а потом ее у меня отнимут, я уже не выберусь.
– Мы выполнили нашу часть договора.
