Епископ Милз Хэлком заставил себя спокойно сидеть за грубо сколоченным столом на ферме в полутора милях от конвента святой Агты. Чего он действительно хотел, так это яростно расхаживать взад и вперед, расходуя физическую энергию в попытке избавиться от нервного напряжения, скручивающегося глубоко внутри него. К сожалению, он не мог этого сделать.
Если все шло по плану, атака на конвент должна была начаться в ближайшее время, и он закрыл глаза в короткой, безмолвной, сердечной молитве за людей там, в сгущающейся темноте, которые приняли суровые требования Бога. Ирония того факта, что еще совсем недавно он пришел бы в ужас от одной мысли о том, чтобы молиться об успехе в миссии, подобной этой, не ускользнула от него.
— Милорд, у нас… посетитель.
Хэлком открыл глаза и быстро поднял взгляд, уловив напряжение в голосе Алвина Шумея. Его помощник стоял в дверях кухни фермерского дома, и выражение его лица было встревоженным.
— Что за посетитель, Алвин? — он заставил себя спросить спокойно.
— Я, милорд епископ, — ответил другой голос, и брови Хэлкома взлетели вверх, когда мимо Шумея протиснулся герцог Холбрук-Холлоу.
— Ваша светлость, — сказал епископ после нескольких напряженных, молчаливых секунд, — это неразумно.
— Со всем должным уважением, милорд. Меня не очень волнует слово «разумный», когда мы говорим о жизни моей племянницы, — категорично ответил Холбрук-Холлоу.
— И как вы собираетесь объяснить свое присутствие здесь, ваша светлость?
— Мне и не придется. Все знают, что Шарлиэн и я больше не сходимся во взглядах в политическом плане. Никто не удивится, что я предпочел не сидеть сложа руки в Теллесберге, когда она была в отъезде. В конце концов, у меня там не столь уж много друзей, не так ли? Официально я навещаю мастера Кейри, и мы вдвоем остановились в его охотничьем домике. Я вернусь туда и буду ждать к тому времени, когда до меня дойдет официальное сообщение.
— Милорд, вы слишком многим рискуете. — Голос Хэлкома был еще более напряженным, чем у Холбрук-Холлоу. — Сколько людей знают, что вы здесь?
— Только горстка, — нетерпеливо ответил герцог. — Кейри, мои личные оруженосцы и команда шхуны, которая привезла меня.
— Извините меня, милорд, — вставил Шумей, на мгновение привлекая к себе взгляды обоих старших мужчин, — но его светлость использовал «Санрайз».
Глаза Хэлкома на мгновение сузились. Затем он вскинул голову в странной помеси пожатия плечами и кивка, когда понял, что Холбрук-Холлоу не был — совсем — таким опрометчивым, как он первоначально полагал.
Недовольство Трейвира Кейри внезапным вливанием сомнительных инноваций, наводнивших Чарис, его неприятие и отвращение от решения Кэйлеба и Мейкела Стейнейра открыто бросить вызов Храму и власти великого викария, а также его богатство и политическая известность — все это вместе сделало его одним из первых осторожных контактов Хэлкома, когда епископ прибыл в Теллесберг. Он отреагировал быстро и твердо, яростно пообещав поддержку, а также принял руководство Хэлкома и умерил свой открытый публичный гнев и отвращение. Никто не был настолько глуп, чтобы думать, что он может внезапно притвориться, что на самом деле поддерживает все богохульные изменения, происходящие вокруг него, но он ясно и твердо дал понять, что не намерен пытаться бороться с ними. Как он неоднократно публично заявлял, королевство сейчас предано, мудро это или нет, и притворяться, что это не так, было бы предательством.
Конечно, чего он не сказал вслух, так это того, что он был полностью готов к предательству, и он также выполнил свои первоначальные обещания поддержки. Часть его богатства, которую они с Хэлкомом тщательно направляли через «благотворительные пожертвования» церквям и монашеским общинам, разделявшим его религиозные взгляды, таким как приорат святого Хэмлина в Ривермауте, стала критически важным элементом в способности епископа успешно создавать, снабжать и вооружать свою организацию приверженцев Храма.
Хэлком не был полностью доволен тем фактом, что Кейри и Холбрук-Холлоу стали открытыми друзьями, но он понял, что у этих отношений были свои преимущества, а также свои недостатки. И учитывая тот факт, что недовольство герцога браком и политикой его племянницы было хорошо известно, вероятно, было неизбежно, что кто-то столь богатый и политически видный, как Кейри, который, как известно, разделял его несчастье, должен был стать одним из его относительно немногих дружественных партнеров в Чарисе. Ни один из них не был готов открыто осудить политику своих монархов, но в их общих взглядах должна была быть вполне понятная «зона комфорта». Кроме того, Холбрук-Холлоу вложил значительные средства в различные предприятия Кейри, и у них двоих были общие интересы в области лошадей и охоты, и Кейри предоставил свой охотничий домик, чтобы познакомить своего нового друга с представлявшими интерес для охоты животными Чариса. В конце концов, Хэлком решил, что Кейри был прав: если бы двое мужчин не стали друзьями, это выглядело бы еще более подозрительно. И поскольку все знали, что они оба были заядлыми охотниками, решение герцога еще раз посетить домик Кейри, особенно когда императрицы все равно не было в городе, было на самом деле совершенно разумным. Или, во всяком случае, было бы, если бы время было немного другим.
Тот факт, что Холбрук-Холлоу использовал шхуну «Санрайз» для переезда из охотничьего домика Кейри в соседнем графстве Стивин в залив Трикейр, был еще одним из немногих положительных моментов в невероятно глупом решении герцога выехать за пределы Теллесберга в этот конкретный момент. «Санрайз» был одним из судов Кейри, и его использовали для доставки нескольких лоялистов Храма в залив Хауэлл и его окрестности. Его команда уже продемонстрировала как свою лояльность, так и способность держать свой коллективный рот на замке.
Ничто из этого не меняло того факта, что Холбрук-Холлоу должен был находиться в Теллесбергском дворце, где у него было бы железное алиби, когда придет известие о нападении на конвент святой Агты. И, конечно, был тот незначительный факт, что «Санрайз» теперь вошел в бухту Трикейр прямо рядом с галеоном имперского чарисийского флота. Что, учитывая то, что должно было произойти в конвенте святой Агты, означало, что в конце концов он неизбежно попадет под пристальное внимание, и это само по себе порождало всевозможные неприятные возможности.
— Ваша светлость, — сказал епископ через мгновение, — понимаю, почему вы можете испытывать беспокойство, но, на мой взгляд, это все равно было опрометчивым решением с вашей стороны. Слишком многое может пойти не так, как надо.
— Именно поэтому я здесь. — Губы герцога скривились в пародии на улыбку. — Знаю, какие высокие чувства царят среди нашего народа. Я хочу быть здесь, чтобы убедиться, что они ведут себя хорошо с… надлежащей сдержанностью. Шарлиэн никогда не должна знать, что я был здесь, но мне нужно знать, что с ней все в порядке.
— Понимаю.
Хэлком медленно кивнул, затем снова сел за кухонный стол лицом к двери. Он махнул рукой на второй стул, стоявший с противоположной стороны стола, и Холбрук-Холлоу сел. Затем епископ взглянул через плечо своего посетителя на Шумея.
