— Я не собираюсь видеть, как Сейфхолд строит эти «разведывательные скиммеры» в своей жизни, не так ли? — тихо спросил Кэйлеб.
— Я так не думаю, — так же тихо подтвердил Мерлин. — Я бы хотел, чтобы это было так, и полагаю, что это может случиться. Но боюсь того, что произойдет, если мы так быстро расскажем всем правду. Может быть, все изменится, может быть, я слишком пессимистичен. Но у меня и так достаточно крови на руках, Кэйлеб. Я не хочу больше, чем должно быть.
— Думаю, что я, наконец, начинаю понимать, почему ты так одинок, — сказал Кэйлеб. — Ты не просто единственный человек, который помнит, откуда мы все пришли на самом деле. Ты единственный человек, который увидит, как умрут такие люди, как отец, я и Шарлиэн, и оставят тебя продолжать вести ту же борьбу без них.
— Да. — Кэйлеб с трудом расслышал единственное слово, и Мерлин на мгновение закрыл глаза. — Да, — повторил он громче. — И если вы хотите взглянуть на это с другой стороны, думаю, что у меня очень хорошие шансы быть лично ответственным за большее кровопролитие, чем у любого другого отдельного человека в истории.
— Драконье дерьмо! — Кэйлеб произнес эти два слова так резко, что Мерлин резко выпрямился на своем летном кресле. — Не слишком вини себя, Мерлин! — продолжил император чуть менее резким тоном. — Лэнгхорн, Бедар и Шулер — это те, кто устроил этот беспорядок, а Клинтан, Мейгвейр и Тринейр — это те, кто был готов убить целое королевство, чтобы поддержать их! Думаешь, что все это прекратилось бы каким-то волшебным образом, если бы ты просто решил оставить «достаточно хорошо в покое»? Ты не настолько глуп.
— Но…
— И не говори мне никаких «но», — прорычал император Чариса. — Это беспорядок, тысячи людей будут убиты, может быть, даже миллионы, и ты — и я, и мои дети, и мои внуки, если это то, что нужно, окажемся прямо в центре этого. Но в конце концов, Мерлин Этроуз — или Нимуэ Албан — правда победит. И частью этой правды является тот факт, что группа своекорыстных, продажных тиранов решила использовать Самого Бога в качестве тюрьмы для всех остальных нас. Я помню кое-что, что я читал в той истории Земной Федерации, которую оставил Сент-Жерно. Что-то о том, как поливать дерево свободы кровью патриотов. Лично я бы с таким же успехом полил его кровью нескольких тиранов, но это не меняет правды о том, что иногда людям приходится умирать за то, во что они верят, за свободу, которую они хотят для себя и своих детей. И это также не делает тебя ответственным за это. Вини людей, которые построили тюрьму, тех, кто так долго пытался задушить дерево свободы. Не вини человека, пытающегося снести эту тюрьму.
На несколько секунд в кабине разведывательного скиммера повисла тишина, а затем Мерлин Этроуз криво улыбнулся.
— Постараюсь, ваше величество, — сказал он. — Я постараюсь.
XVIII
Апартаменты императрицы Шарлиэн, королевский дворец, город Теллесберг, королевство Чарис
Императрица Чариса сидела, свернувшись калачиком, в удобном кресле в своих роскошных апартаментах во дворце Теллесберг, поджав под себя ноги. Именно так она сидела, когда волновалась, с тех пор, как была маленькой девочкой, несмотря на все усилия матери, барона Грин-Маунтина, ее дяди и Сейрей Халмин отучить ее от этой привычки, Она никогда не была до конца уверена, почему королеве не положено так сидеть, по крайней мере, наедине, и ее многочисленные родственники и верные слуги обнаружили, что ее упрямство распространяется не только на государственные дела.
При этой мысли она улыбнулась почти с тоской. Было приятно думать о таких обычных, повседневных спорах и решениях, а не о монументальных потрясениях последних двух дней. Каким бы пугающим ни был мир, с которым она сталкивалась иногда раньше, по крайней мере, она всегда была достаточно уверена, что понимает его. Теперь было похоже, как если бы открылась дверь, о существовании которой она даже не подозревала, открывая наличие совершенно нового слоя реальности, который угрожал перевернуть все удобные, известные факты с ног на голову. Она начала чувствовать себя как дома здесь, в Чарисе, только для того, чтобы снова оказаться в новой и неизвестной стране, и на этот раз у нее не было ни карты, ни убежища, ни проводника, который объяснил бы ей пугающие ее тайны.
Эта мысль вызвала у нее укол одиночества, и она оглядела свои апартаменты. Они были больше и просторнее, чем те, которыми она наслаждалась в своем «собственном» дворце в Черейте, со стрельчатыми арками, высокими потолками, толстыми, защищающими от жары стенами, дверями и окнами в чарисийском архитектурном стиле. За месяцы, прошедшие после отъезда Кэйлеба, она привыкла к его экзотичности. К чему она не привыкла — и не хотела привыкать, — так это к отсутствию Кэйлеба.
Тебе есть о чем беспокоиться, дурочка ты этакая! — строго сказала она себе. — Ты замужем за этим человеком всего семь месяцев, и из них почти шесть он отсутствовал! Тебе не кажется, что было бы немного разумнее тратить свое время на беспокойство о том, демон Мерлин или нет, в конце концов, чем о том, как сильно ты скучаешь по человеку, которого едва успела узнать?
Без сомнения, так оно и было бы. И, честно говоря, она потратила немало времени, беспокоясь именно об этом, несмотря на заверения архиепископа Мейкела. Ее облегчение, когда архиепископ подтвердил, что он все это время знал правду о капитане Этроузе, было почти невыразимым, хотя он отказался говорить более конкретно об этой правде, пока она снова не поговорит с Мерлином и Кэйлебом. Это было более чем неприятно, но она должна была признать, что в данных обстоятельствах это имело вполне разумный смысл. И спокойствие архиепископа, когда он подтвердил, что знает о Мерлине, сделало для нее больше, чем она могла себе представить, хотя тот факт, что Стейнейр искренне верил, что Мерлин не был ни демоном, ни ангелом, не обязательно означал, что архиепископ был прав. Тем не менее, — сказала она себе, — если архиепископ Мейкел был готов предоставить Мерлину преимущество сомнения, самое меньшее, что она могла сделать, это выслушать то, что должен был сказать сейджин. Тем более, что, как она сама указала ему в дыму, крови и телах неудавшегося покушения, без него она, скорее всего, была бы мертва вместе с членами своей охраны.
Ее глаза потемнели, и она почувствовала, что ее нижняя губа снова пытается задрожать, когда она подумала о людях, которые умерли, чтобы сохранить ей жизнь. Это была их работа, их долг, точно так же, как у нее были обязанности и ответственность. Она это знала. И все же знание было хрупким щитом от лиц, которых она никогда больше не увидит… и лиц жен, детей, отцов и матерей, сестер и братьев, которых они оставили позади.
Прекрати это, — сказала она слезам, выступившим в уголках ее глаз. — Ты не можешь вернуть их обратно. Все, что ты можешь сделать, это сделать так, чтобы их смерть что-то значила. Ты императрица, будь императрицей. Ты знаешь, кто хотел убить тебя — кто убил твоих стражников. Хэлком, может быть, и мертв, благодаря Мерлину, но есть множество других Хэлкомов, таких же, как он. Теперь у тебя есть еще одна причина не позволить им победить.
Это было правдой, и все же бывали моменты, когда она чувствовала, что слишком напряжена. Когда нависшие над ней обязанности, ответственность и долг, казалось, были готовы сокрушить одного из самих архангелов. Когда все, чего она хотела, — это найти какой-то способ переложить эти обязанности и ответственность на кого-то другого. Чтобы найти время для девичества, которое было украдено у нее троном. Конечно, она имела право хотя бы на маленький кусочек жизни, который принадлежал ей и только ей, а не Чисхолму или Чарису. Ей.
