— В то же время, — вставил Мейгвейр, — должен признать, что я немного обеспокоен тем фактом, что, как ранее указывал Замсин, в ближайшие несколько пятидневок погода будет сильно препятствовать нашей способности общаться.
— Обеспокоен в каком смысле? — спросил Дючейрн.
— Я не очень беспокоюсь о нашей способности координировать наши планы в других местах, — сказал Мейгвейр. — Наши существующие инструкции достаточно всеобъемлющи, так что они, вероятно, не потребуют больших изменений. И думаю, мы все согласны с тем, что, мягко говоря, маловероятно, что отступники предпримут какие-либо крупные операции против материка до следующей весны. Так что маловероятно, что нам придется реагировать на какие-либо немедленные военные кризисы.
— Ты имеешь в виду, какие-либо более неотложные военные кризисы, — пробормотал Клинтан голосом, уровень которого был тщательно рассчитан так, чтобы его было едва слышно. Губы Мейгвейра на мгновение сжались, но он продолжил, как будто великий инквизитор ничего не говорил.
— Что меня действительно беспокоит, — сказал он, — так это то, что произойдет здесь, в Храме и в Зионе, когда действительно наступит зима. Всегда есть такая тенденция… сосредотачиваться внутри после первого сильного снегопада.
В глазах Клинтана промелькнуло то, что можно было бы назвать невольным — и удивленным — уважением, и Дючейрн обнаружил, что разделяет удивление великого инквизитора. Обычно никто не ожидал такого замечания от Аллейна Мейгвейра. Хотя, мгновение спустя подумал генеральный казначей, это могло бы просто объясняться осознанием Мейгвейром своего собственного ослабленного положения.
Как метко заметил Мейгвейр, как только вокруг города Зиона наступала зима, интересы Храма, как правило, переключались на более чисто внутренние дела. Связь с внешним миром замедлялась, становилась менее надежной, а вместе с ней замедлялся и ритм жизни Матери-Церкви. Викарии и архиепископы, проживающие в Зионе, как правило, использовали это время, чтобы отшлифовать свои союзы и наверстать упущенное в бумажной работе и рутинных административных вопросах. А вражда и мелкие обиды друг на друга, как правило, вырисовывались даже сильнее, чем обычно, внутри соперничающих фракций иерархии.
Но эта зима обещала быть другой. Эту зиму предстояло провести в тревогах, размышляя над обращением великого викария Эрика с трона и размышляя о последствиях для будущего. Очевидно, непрерывная череда триумфов Чариса должна была стать огромным фактором в этом мышлении, как и любая потенциальная критика руководства «храмовой четверки». Обычно сонная зима обещала быть какой угодно, только не спокойной, с потенциально ужасными последствиями для храмовой четверки.
Или, по крайней мере, для его наиболее уязвимого члена.
— О, думаю, мы найдем, чем себя занять, — сказал Клинтан, и что-то в его тоне вернуло внимание Дючейрна к нему. Свет в глазах Клинтана был не просто уверенным, он был предвкушающим. Свет человека, с жадностью предвкушающего какое-то угощение, которое он себе пообещал.
Крошечные ледяные ножки, казалось, танцевали вверх и вниз внутри костей Дючейрна. Возможно ли, что…?
— У тебя есть какое-то конкретное «что-то» на уме, Жэспар? — спросил Тринейр. Судя по выражению лица канцлера, он, казалось, заметил то же самое, но задал свой вопрос гораздо спокойнее, чем, по мнению Дючейрна, он мог бы его задать.
— Что-то всегда происходит, Замсин, — почти весело заметил Клинтан. — На самом деле, я заметил, что это, как правило, происходит в самые удивительно полезные моменты.
Мышцы живота Дючейрна напряглись, когда он вспомнил, казалось бы, невинный разговор с викарием Сэмилом Уилсином. В то время он на самом деле не думал об этом так глубоко, главным образом потому, что это казалось таким подходящим к моменту. С тех пор как его призвали в «оранжевые», Дючейрн пропустил слишком много неделовых отступлений, на которые его регулярно приглашали. Он пытался компенсировать часть этого — во всяком случае, настолько, насколько это было возможно в соответствии с ненасытными требованиями его расписания, — и обнаружил, что сидит рядом с Уилсином на одном из молитвенных завтраков, которые он посещал. Он не придавал большого значения совпадению, которое свело их вместе. Не тогда. Только позже, когда у него была возможность поразмыслить над, возможно, более глубоким смыслом того, что сказал Уилсин.
С тех пор у него было еще два или три разговора — конечно, кратких — с Уилсином. Все они, как и первый, могли быть не более чем невинными совпадениями, но Дючейрн ни на мгновение в это не поверил. Уилсин о чем-то расспрашивал его, и, учитывая заслуженную репутацию семьи Уилсин, это было бы не то, что одобрил бы Клинтан.
Если Уилсин действительно что-то замышляет, и если Жэспар пронюхал об этом…
Дючейрн работал с Клинтаном столько лет и понимал, как работает разум великого инквизитора. В любое время его сильно привлекла бы подвернувшаяся возможность окончательно сокрушить своего самого ненавистного соперника. И он с особым удовольствием подождал бы, пока не смог бы в самый подходящий момент использовать шанс осудить Уилсина за «измену Матери-Церкви», чтобы отвлечь внимание своих коллег от неудач «храмовой четверки». Что еще лучше — по крайней мере, с его точки зрения — обнаружение «предателей» в рядах самого викариата могло бы только подстегнуть еще больший пыл против всех врагов Церкви… и укрепить позиции Клинтана как человека, которому поручено искоренять этих врагов, где бы они ни прятались.
Даже если это означало среди его коллег-викариев… и особенно среди тех, кто, возможно, осмелился бы критиковать великого инквизитора — и его союзников — за неправильное управление расколом.
У Тринейра не было преимущества от обмена мнениями Дючейрна с Уилсином, но он тоже, очевидно, почувствовал что-то еще под внешней веселостью Клинтана. Однако, что бы он ни подозревал, он явно не был готов настаивать на этом в данный момент.
— В любом случае, — сказал он, отметая замечания Клинтана, как будто они действительно были такими безобидными, как предполагал Клинтан, — есть еще несколько моментов, которые я хотел бы обсудить сегодня днем. Во-первых, есть вопрос о том, каким образом Сиддармарк, по-видимому, сговаривается продолжать торговлю с Чарисом. Боюсь, Сиддармарк — не единственное место, где это происходит. Как предупреждал нас Робейр, люди, которым грозит разорение из-за начинающих сказываться экономических последствий эмбарго, склонны искать решения своих трудностей. Мне приходит в голову, что было бы неразумно ожидать чего-то другого, а это значит…
Он продолжал говорить, занимаясь повседневными делами управления Матерью-Церковью в такие смутные времена, но Робейр Дючейрн обнаружил, что слушает его лишь вполуха.
Остальное его внимание было сосредоточено где-то в другом месте, беспокоясь о чем-то совершенно другом.
.II
Королевский дворец, город Черейт, королевство Чисхолм
— Вот, понимаете, что я имею в виду, говоря о хороших теплых кроватях? — потребовала императрица Чариса, прижимаясь к императору и кладя голову ему на грудь.
