.IV
Город Черейт, залив Черри, королевство Чисхолм
Кэйлеб Армак снова стоял у подножия трапа своего флагманского корабля. Погода сегодня была другой — еще холоднее, но с тяжелыми тучами и сырой, промозглой влажностью. Барон Грин-Маунтин заверил его, что к ночи выпадет снег, и какая-то часть его души с тоской желала, чтобы снегопад начался и продолжился. В конце концов, в Теллесберге такое можно было увидеть нечасто.
К сожалению, он действительно не мог остаться, чтобы посмотреть на снежинки. На самом деле, он провел здесь, в Черейте, на пять с половиной дней дольше, чем первоначально предполагал его график. Гавань теперь была менее переполнена, так как Брайан Лок-Айленд ушел вперед с большей частью флота вторжения — и чисхолмскими галерами, которые были добавлены к его эскорту. «Эмприс оф Чарис» и остальная часть его эскадры должны быть в состоянии догнать неуклюжие основные силы без каких-либо трудностей. Тем не менее, было довольно странно смотреть на воды залива Черри и не видеть чарисийских транспортов, стоящих на якорях, и он не мог избавиться от чувства нетерпения. Дополнительная задержка с его стороны, возможно, вообще не повлияла бы на сроки вторжения в Корисанду — на самом деле, он знал, что это не так, — но это не чувствовалось.
Не то чтобы он мог жалеть о лишних днях здесь, в столице Шарлиэн. Большую часть из них он провел, совещаясь с Мараком Сандирсом, королевой-матерью Эйланой и их ближайшими союзниками из королевского совета Шарлиэн, и он почувствовал постепенное расслабление мышц и позвоночника… особенно после его выступления в парламенте. Даже те, кто был ближе всего к Шарлиэн, питали неизбежные сомнения в отношении своего нового «императора». Кэйлеб вряд ли мог винить их за это. На самом деле, он был удовлетворен — и более чем немного удивлен, если честно, — тем, как быстро им удалось преодолеть это. Потратить время на это было бы полезно само по себе, но это было не все, чего ему удалось достичь с помощью Грин-Маунтина и Эйланы.
Конечно, не все были так рады моему визиту, не так ли? — с некоторым ликованием размышлял он.
Несмотря на их внешне выраженный энтузиазм после его появления в зале парламента, его речь более или менее подтвердила худшие подозрения чисхолмской знати. Но если они и были встревожены, обнаружив, насколько полностью их новый император разделяет мнение их королевы о надлежащем балансе между королевской (или имперской) властью и властью аристократии, они были осторожны, чтобы не показывать это слишком открыто. Палата общин, с другой стороны, была совершенно восторженной — можно было бы даже сказать, ликующей — при том же утверждении. И большая часть неуверенности и даже страха, которые питали многие чисхолмцы по поводу собственных религиозных взглядов Кэйлеба, были смягчены, если не полностью устранены, мессами, которые он посещал в соборе Черейта рядом с королевой-матерью. Закоренелым сторонникам Храма было все равно, что он делал, но его очевидное благочестие сильно успокоило тех, кто был обеспокоен рассказами о ереси, отступничестве и поклонении Шан-вей, распространяемыми храмовой четверкой и их приверженцами.
Как мало они знают, — подумал он несколько более резко, глядя на темно-серые облака, плывущие над зимними, стального цвета, водами залива Черри. — Как мало они знают.
С тех пор, как он прочитал дневник Сент-Жерно, какая-то часть его обнаружила, что ему все труднее следовать церковной литургии. На самом деле, — часто думал он, — церковные пропагандисты были гораздо ближе к истине, чем они когда-либо подозревали, когда обвиняли его в поклонении Шан-вей. Если и был кто-то из так называемых «архангелов», достойных почитания, то это была она и члены команды первоначального командования колонии, которые стояли рядом с ней, бросая вызов мании величия «архангела Лэнгхорна». Конечно, именно поэтому Лэнгхорн убил их всех. Знание того, что вся Церковь Ожидания Господнего была одним огромным извращением, чудовищной ложью, намеренно рассчитанной на то, чтобы привязать целую планету к антитехнологическому мышлению и основанной на убийстве любого, кто с самого начала выступал против нее, затрудняло соблюдение ее доктрин даже на словах.
Но Мейкел был прав и в этом, — размышлял император. — Люди могут сколько угодно лгать о Боге, но это не меняет правды. И поклонение тех, кого обманывает Церковь, не менее реально, не менее искренне, просто потому, что они не знают правды. И братья были правы насчет «нетерпения молодежи», когда я беспокоюсь по крайней мере в одном отношении, — мрачно признал он. — Я действительно хочу сорвать маску, рассказать правду всем на Сейфхолде. Мне противно этого не делать.
Возможно, так оно и было, — размышлял он сейчас, глядя на переполненную гавань. — И все же, каким бы отвратительным это ни было, он также знал, что Мейкел Стейнейр также был прав в том, что они не осмеливались раскрыть правду о божественности «архангела Лэнгхорна». Ещё нет. По правде говоря, в этом вопросе архиепископ Теллесбергский и братья Сент-Жерно были столь же непреклонны, как и сам Кэйлеб. Этого еще нельзя было сказать. Тираническая власть Церкви Ожидания Господнего должна быть сломлена, прежде чем может быть разоблачена ложь, на которой была основана эта власть. Каждый человек на планете Сейфхолд был воспитан в Церкви, с детства его учили верить в ложь, и они верили. Попытка разоблачить эту ложь только дала бы храмовой четверке и совету викариев бесценное — и почти наверняка смертельное — оружие.
Положение Церкви Чариса в Чисхолме было немного более шатким, чем ее положение в самом Чарисе, что было не слишком удивительно, учитывая тот факт, что в Чисхолме не было эквивалента Братства Сент-Жерно. Некому было подготовить почву, как это делали Стейнейр и его предшественники среди братьев в Чарисе. Тем не менее, Поэл Брейнейр, который стал архиепископом Черейта, когда Шарлиэн приняла решение бросить вызов храмовой четверке, не произвел на Кэйлеба такого впечатления, как Мейкел Стейнейр. Конечно, со Стейнейром было трудно сравниться, и тот факт, что Кэйлеб знал его буквально всю свою жизнь, только делал это еще более правдивым.
Брейнейр казался немного более робким, немного менее готовым противостоять в лоб оппозиции и менее гибким. Кэйлеб никогда не сомневался в искренности этого человека, но архиепископу Поэлу не хватало той интенсивной, почти лучезарной ауры заботы, которая окутывала любого, кто подходил ближе чем на десять шагов к Мейкелу Стейнейру.
Ну, конечно, ему этого не хватает! — Кэйлеб ругал себя. — Как ты думаешь, Кэйлеб, сколько в одном поколении Мейкелов Стейнейров? Проводи свое время, благодаря Бога за то, что он у тебя есть, а не жалуясь на других, которых у тебя не было! И не стоит упускать из виду тот факт, что Брейнейр не сравним по авторитету с Мейкелом.
По крайней мере, у него не было сомнений — или у Мерлина, если уж на то пошло, — что поддержка Брейнейром доктрин Церкви Чариса и осуждение извращений Церкви храмовой четверкой были искренними и глубокими. Возможно, он и не был еще одним Стейнейром, но, похоже, у него была своя собственная упрямая, непоколебимая внутренняя сила. Даже если бы он никогда не высек искры спонтанной любви, которые Стейнейр так легко вызывал у своей собственной паствы, он был бы там до самого конца, сгорбив плечи от порывов ветра, встречая любую бурю, которая случится на его пути. И это, — сказал себе Кэйлеб, — было всем, чего любой император имел право требовать от любого человека.
