* * *
Бригадный генерал Кларик кивнул с чем-то очень похожим на удовлетворение, когда корисандцы начали продвигаться вперед. Неудивительно, что их мощная артиллерийская батарея осталась на месте. Они разместили свои орудия в почти идеальной позиции, на гребне длинного, резко поднимающегося склона. У артиллеристов было широкое открытое поле для огня, удобное для ведения огня поверх голов собственной наступающей пехоты. Конечно, у этого тоже были свои недостатки. Например, стрелять картечью или шрапнелью над головами своих собственных войск было не очень хорошей идеей. Летящие шарики быстро рассеивались — как по вертикали, так и в стороны, — что означало, что вы, как правило, убивали довольно много своих людей, если пытались сделать что-то подобное, а пехота, по какой-то странной причине, не очень приветствовала это.
Что, вероятно, объясняет, почему никто не наступает прямо перед их пушками, — сухо сказал себе Кларик. — Интересно, достаточно ли долго у них была приличная артиллерия, чтобы разобраться с прицельным огнем?
Его собственные эксперименты и эксперименты барона Симаунта быстро показали, что полевая артиллерия, стреляющая сплошными ядрами, наиболее эффективна, когда земля достаточно твердая, чтобы вызвать рикошет, и артиллеристы научились оценивать попадание своего снаряда, чтобы он отскочил к вражескому строю. Картечь и шрапнель могли бы извлечь выгоду из того же эффекта, хотя они и не могли надеяться сравниться с эффективной дальностью ядер.
В данном случае почва почти наверняка была слишком мягкой для хорошего отскока, — размышлял он. — И все же ему хотелось бы знать, пришли ли корисандцы к тем же выводам или нет. Рано или поздно они должны были встретиться друг с другом на достаточно твердой земле, и было бы неплохо, если бы это не стало неожиданностью, когда корисандцы будут готовы отразить свои выстрелы в его людей.
Посмотрим, — подумал он. — Я вижу перед собой много пехоты. Чего я не вижу, так это их кавалерии. Удивляюсь…
Он задумчиво посмотрел на север, в очередной раз пожалев, что у него нет собственного приличного конного подразделения. Если этот Гарвей был так хорош, как предполагалось, — а тот факт, что он продемонстрировал такую боевую мощь в том, что должно было казаться идеальной позицией на основе всего, что он знал об оружии морских пехотинцев, определенно указывал на то, что так оно и было, — тогда эта кавалерия должна была где-то быть. И наиболее вероятным местом ее нахождения было ожидание там, где она должна была отрезать Кларику путь к отступлению обратно в эту проклятую пустошь.
— Нам нужно еще одно сообщение, Брайан, — сказал он.
* * *
— Ладно, мне это не нравится, — пробормотал сэр Чарлз Дойл.
Чарисийская артиллерия, несмотря на то, что в ней была всего дюжина орудий, двигалась через поле боя прямо к его собственным тридцати пяти орудиям. Это указывало либо на крайнюю глупость (что, учитывая то, что Чарис недавно сделал с флотами своих различных противников, не казалось особенно вероятным), либо на то, что артиллеристы с другой стороны знали что-то, чего не знал он. Что казалось слишком вероятным.
Может быть, они просто рассчитывают на больший радиус действия, — подумал он. — Мы не знаем, насколько он больше, но если они останутся на расстоянии более пятисот или шестисот ярдов, мы не сможем эффективно достать их даже ядрами. Не на такой мягкой земле. И готов поспорить, что у них дальность стрельбы ближе к тысяче или даже тысяче четыремстам ярдам. Это будет неприятно.
Тем не менее, в конечном счете единственной функцией артиллерии с обеих сторон была поддержка пехоты. А пехотные батальоны с обеих сторон продолжали маршировать прямо навстречу друг другу. В конце концов, это должно было привести чарисийцев в зону досягаемости Дойла, что бы там ни затевала их собственная артиллерия. И если он и пехота сэра Корина смогут уничтожить достаточное количество их пехотинцев, то их орудий будет недостаточно, чтобы остановить волну катастрофы.
— Спокойно. Спокойно, парни, — пробормотал сержант Уистан, хотя весь его взвод, кроме двух человек, был вне пределов слышимости. Если бы он вообще подумал об этом, то признал бы, что на самом деле это была скорее мольба к тому из архангелов, который мог бы ее услышать, чем предостережение своим морским пехотинцам.
Остальная часть третьей бригады неуклонно продвигалась за ним, несмотря на то, что ему показалось совершенно неестественной тишиной. Пронзительно зазвучали трубы, но даже это казалось далеким и дальним. Он все еще слышал отдаленные птичьи крики и жужжание насекомых, мельтешащих в высокой, почти спелой пшенице, в которой прятались он и его люди.
Он осторожно поднял голову, выставив над пшеницей только тулью шляпы. В данный момент эта шляпа выглядела гораздо менее воинственно, чем на плацу, что ничуть не смутило Эдварда Уистана. Подавляющее большинство разведчиков-снайперов были парнями с ферм, как и сам Уистан, большинство из них охотились — некоторые, как старший капрал из собственного взвода Уистана, вероятно, на самом деле были браконьерами — и они понимали, как работает маскировка. Горстка городских парней, прошедших строгую программу подготовки разведчиков-снайперов, тоже должна была усвоить это, и большинство из них сочли чертовски забавным, когда им в первый раз приказали прикрепить к шляпам случайную зелень. Однако это развлечение, как правило, быстро исчезало, как только они обнаруживали, что простое нарушение контура человеческой головы может заставить ее исчезнуть на фоне растительности. Что только доказывало, что даже городские парни могут чему-то научиться, если их сержанты будут готовы достаточно сильно пнуть их под зад.
Он отбросил эту мысль в сторону, подняв глаза достаточно высоко, чтобы увидеть мягко колышущееся море пшеницы, а затем удовлетворенно хмыкнул. Подразделения корисандской пехоты тоже продвигались вперед, и он пытался убедить себя, что рад это видеть. Однако ему не совсем удалось убедить себя в этом. Удовлетворенность тем, что враг действует так, как надеялся, да; радость видеть, что несколько тысяч вооруженных людей движутся прямо на него, нет. О, придержи язык, Эдвард! — строго сказал он себе. — И пока ты это делаешь, проверь свой запал.
* * *
Капитан Антан Иллиэн был достаточно молод, чтобы волнение и предвкушение почти пересилили его тревогу.
Почти.
Его юношескому представлению о себе не нравилось признавать, что это определение применимо, но, учитывая потную хватку на рукояти меча и тошноту, шевелящуюся в животе, он не мог этого отрицать. Не то чтобы он собирался позволить кому-либо из своих людей увидеть это. Его командир батальона и старший сержант, по крайней мере, знали, что это будет его самый первый бой, и он надеялся, что они сохранили эту информацию при себе. Он был очень осторожен, чтобы не сказать никому другому, что это не так, но он также не пытался изо всех сил признаться, что никогда еще не чувствовал запаха порохового дыма в реальном бою, и он предпочел бы, чтобы никто из солдат его роты не догадался об этом в данный конкретный момент. Так или иначе, он сомневался, что это открытие способствовало бы их уверенности в его лидерстве.
