Слухи об их недавних… разногласиях распространились по всей иерархии Храма. Никто точно не знал, о чем шла речь, хотя очень многие подозревали, что это как-то связано с взрывоопасными новостями из Фирейда. Совершенно беспрецедентные выводы трибунала Фирейда, безусловно, наводили на мысль, что, во всяком случае, так оно и было. Даже самые пресыщенные инсайдеры Храма были поражены выводами трибунала, и епитимья, назначенная Клинтану канцлером, выступавшим от имени великого викария, была столь же неслыханной. Клинтан принял епитимью со всеми внешними признаками смирения, склоняясь перед высоким алтарем, возглавляя поминальные мессы по невинным, которые были убиты вместе с очевидными еретиками в Фирейде. Он даже отслужил свое пятидневное служение, трудясь на храмовой кухне, чтобы кормить своих гораздо более скромных братьев, подавая тарелки своими собственными ухоженными руками.
Каким бы скромным он ни хотел казаться, никто ни на мгновение не поверил, что ему понравился этот опыт, и ходили упорные слухи, что он считал Тринейра лично ответственным за свое унижение. Излишне говорить, что ни Тринейр, ни Клинтан ничего подобного не подтвердили. Действительно, они оба приложили немало усилий, чтобы установить, что, чем бы ни была их конфронтация, она представляла собой — в худшем случае — временный разрыв между ними. Конечно, некоторые из инсайдеров Храма заподозрили бы, что их очевидное сближение было всего лишь маской, маскировкой, чтобы помешать их многочисленным врагам в совете викариев почуять кровь. Продемонстрировать должную степень дружелюбия и сотрудничества, чтобы предупредить любых потенциальных врагов о том, что попытка использовать любое разделение в рядах храмовой четверки была бы… неразумной, было деликатной задачей, и никогда более, чем сегодня. Слишком бурное или слишком экспансивное проявление дружбы передаст неверный сигнал так же верно, как и слишком холодное и формальное отношение. Особенно сегодня. В конце концов, ни одному из них никогда бы не пришло в голову, что у него может быть какой-то нервный припадок в последнюю минуту.
Театр, — подумал Тринейр. — Это все театр. Интересно, есть ли в этом зале хоть один человек, который не смог бы зарабатывать себе на жизнь на сцене, если бы не был рожден для того, чтобы стать оранжевым?
Были и другие различия между обращением с трона в этом году и обращением прошлых лет. Обычно за сидящими викариями стояла бы толпа младших архиепископов и старших епископов. Теоретически, члены этой толпы были бы выбраны случайным образом, что отражает всеобщее равенство членов священства. На самом деле, конечно, приглашения на обращение с трона были тщательно продуманными знаками власти для викариев, а также престижа и влияния среди получателей. Однако в этом году на нем не присутствовал ни один епископ, ни кто-либо из мирян. Были исключены даже некоторые из более младших архиепископов, а старшие архиепископы практически молчали в присутствии своих начальников.
Может быть, в конце концов, это не только театр, — мрачно подумал Тринейр. — Во всяком случае, не в этом году.
Внезапно раздался одинокий музыкальный перезвон, и приглушенные разговоры резко смолкли. Это тоже было необычно. Обычно, по крайней мере, некоторые из этих посторонних разговоров продолжались бы даже во время самого обращения. К этому времени каждый викарий уже получил бы свой экземпляр текста. Некоторые из них, возможно, еще не удосужились прочитать его, но он уже ждал бы их в их офисах, когда они доберутся туда. Кроме того, все бы уже знали, что в нем было, даже если бы не получили копии.
Однако сегодня все было совсем по-другому. Никто еще не видел текст обращения этого года — по крайней мере, никто, кроме великого викария, Тринейра, трех других членов храмовой четверки и самых доверенных помощников канцлера. И слухи о его вероятном содержании распространились по рядам викариата подобно весеннему приливу, поскольку одно сообщение за другим подчеркивало вызов, брошенный королевством Чарис самой Церкви.
Весть о браке между Кэйлебом из Чариса и Шарлиэн из Чисхолма достигла Храма всего три пятидневки назад, сразу после известия о том, что произошло в Фирейде, и эта новость потрясла викариат до глубины души. Тот факт, что новости о браке и создании этой новой «Империи Чарис» так долго доходили до Зиона, даже учитывая зимнюю погоду, был лишь еще одним признаком угрозы власти Церкви. Цепи храмовых курьеров, которые обычно переносили это слово через Колдрэн к семафорным станциям, несмотря на зимние штормы или их отсутствие, были разорваны впервые в истории Сейфхолда. И послания от епископов и верховных священников, в переписке которых было бы объявлено и проанализировано это событие, никогда не были написаны, поскольку люди, которые теперь занимали эти должности, были верны не Зиону и Храму, а Кэйлебу и Шарлиэн.
Это было достаточно отрезвляюще. Осознание того, что Чисхолм добровольно присоединился к Чарису в его неповиновении Матери-Церкви, не только отрезвляло, но и пугало, а казнь шестнадцати помазанных священников во многих отношениях ударила еще сильнее. Даже те, кто спокойно придерживался мнения, что жестокое бесхозяйственное руководство «храмовой четверки» привело к кризису в Чарисе, оказались лицом к лицу с появлением совершенно новой империи, которая со временем неизбежно займет свое место среди великих королевств и княжеств Сейфхолда. Империя, скрепленная не простым завоеванием или простым династическим браком, а общим фундаментом ее неповиновения церковной власти — неповиновения, которое она с жестокой решимостью подчеркнула в Фирейде. И та, что уже присоединила к своим территориям княжество Эмерэлд и, несомненно, двинется на Лигу Корисанды в течение пятидневок или месяцев, если уже не сделала этого.
Два года назад ни один член совета викариев не мог даже представить себе мир, в котором мог бы существовать такой политический и религиозный гротеск. Теперь все они оказались лицом к лицу с отвратительным призраком раскола, который не только не был подавлен, но и активно рос, неуклонно распространяясь от первоначального источника коррупции в Теллесберге.
В мире, уверенность в котором во многом рухнула, ежегодное обращение великого викария приобрело огромное значение, и все глаза и головы быстро повернулись к трону великого викария, когда этот единственный звон колокола возвестил о его прибытии.
Как того требовали древнейшие традиции Церкви, великий викарий Эрик XVII, светский и мирской глава Церкви Ожидания Господнего, управляющий от имени Бога и архангела Лэнгхорна в Сейфхолде, вошел в зал большого совета один и без сопровождения. В этот день в этом помещении он официально был всего лишь еще одним викарием, пришедшим доложить своим братьям-викариям о состоянии Церкви Божьей по всему Сейфхолду. Однако, если характер его вступления провозглашал его равенство, сверкающая корона на его голове, великолепные государственные одежды (которые, с их массой жемчуга, драгоценных камней и тонкой вышивки, были тяжелее, чем большинство доспехов), провозглашали совсем другое послание. Они подчеркивали абсолютную власть, которая находилась в руках владыки Церкви, владычицы всего мира.
Эрик определенно выглядит как подобает великому викарию, — сардонически подумал Тринейр. Это был высокий мужчина с широкими плечами, волосами, посеребрившимися с годами (и разумной помощью камердинера и парикмахера великого викария), проницательными глазами, мощным, изогнутым носом и высоким и благородным лбом. К счастью для целей Тринейра, человек с впечатляюще царственной внешностью достаточно хорошо понимал реалии храмовой политики, по крайней мере, чтобы правильно ориентироваться.
